Полковник отключился, а Макаров уже через пять минут стоял у парадного крыльца старого дома.

Щербатые каменные ступеньки были вылизаны октябрьским дождем до глянцевого блеска. Старая дубовая дверь с давно облупившейся краской, почерневшая от времени, была плотно закрыта. Макаров схватился за массивную ручку, потянул на себя. Дверь со скрипом поддалась, на него пахнуло затхлостью старого жилища. Давно необитаемого жилища, покрывшегося закоксовавшейся пылью, выстуженного ветрами, разрисованного фресками расползающейся по углам плесени.

«Отвратительное место», – решил Макаров, встав столбом посреди длинного, изогнутого, как старый сморщенный чулок, коридора. Справа от входа дверь была заперта. Слева от входа – чуть приоткрыта, и оттуда несло подгоревшим луком. Над головой трещало перекрытие под тяжелыми шагами сразу нескольких человек.

«Не дай бог, коллеги!» Он тут инкогнито. Макаров подошел к приоткрытой двери, из вежливости пару раз стукнул и тут же вошел, не дождавшись приглашения.

– Че надо?

С кровати, стоявшей почти посреди комнаты, из груды тряпья приподнялась пожилая женщина с распухшим одутловатым лицом. «Пьет, и давно пьет», – решил Макаров.

– Я из полиции. Поговорить надо.

Он плотно прикрыл дверь за своей спиной, прислушался. Шаги прогрохотали к выходу, следом заскрипела входная дверь. И на щербатые ступеньки – Макаров рассмотрел в окно – вышли мужчина с женщиной и пара подростков. Сразу свернули к автобусной остановке и вскоре исчезли из вида.

– Ваши соседи? Мужчина, женщина и двое пацанов? – спросил Макаров хозяйку комнаты.

– Соседи сверху. Зотовы. Идиоты. Топают, как зебры в джунглях. – Она кряхтя уселась. Внимательно его осмотрела. – А тебя не было утром. Не помню я тебя. Документ покажи.

Макаров подчинился.

– Чего утром не было? – поинтересовалась она. Поискала глазами стул, не нашла, ткнула пальцем в расшатанный табурет: – Присаживайся.

– Спасибо, постою, если вы не против.

Садиться на расшатанный, да еще к тому же заляпанный чем-то табурет Макаров поостерегся. Он сегодня чистые джинсы надел, если что.

– Мне-то че? Стой сколько влезет, – фыркнула она. Поскребла раздутую щеку. – Так чего хотел-то, Макаров Виталий Сергеевич?

– Поговорить о том, что случилось. Вообще поговорить.

– А-а-а, ну-ну. Разговорчивый какой! – Она криво ухмыльнулась. – Я уже все сказала вашим. Я отрубилась сразу, как свет отключили. И проснулась, когда уже ваши затопали. И все! Ничего не знаю.

– Давно вас сюда заселили? – спросил Макаров, рассматривая скудную обстановку комнаты, состоящую из скрипучей старой кровати, стола, табуретки и разваливающегося шкафа в углу.

– Как общаги сгорели, так нас сюда и выперли. Слышь, кому-то сразу квартиру дали. Кому-то дома на четырех хозяев за городом. А нас, как проклятых, в Проклятый дом! Хотя, может, мы и есть проклятые? Все! Кроме зебров этих. – Ее мутные глаза задрались к потолку, на котором трещин было больше, чем речных линий на контурных картах мира.

– Сколько тут жильцов?

– Так… – Она достала из кармана неопределенных грязных одежд заскорузлую ладонь, принялась загибать пальцы: – Я, Олька рыжая, зебры надо мной, профессор над Олькой… был. И еще кто-то, не знаю. Комната рядом с зебрами.

– Как – не знаете? – не понял Макаров. Он аккуратно записывал за женщиной.

– А не видела ни разу. И никто его не видел. Ни профессор, ни Олька. Она еще приставала к нам, мол, как так? Ходит как, слышим, а не видели никогда. Все беспокоилась, Олька-то… – Женщина умолкла, глянула на грязное мокрое окно, проговорила с печалью: – Теперь ей за себя надо беспокоиться, Ольке-то… Вот дура, что удумала! И зачем?!

– Вот именно, зачем? – встрял Макаров. – Они вообще между собой общались?

– Кто? – Ее лохматые брови сошлись на переносице.

– Всеволод Валентинович Агапов, – сверился он со своими данными, продиктованными полковником. – И Ольга Викторовна Николаева. Они общались между собой?

– Ну да, как будто. Поначалу-то нет, – исправилась она. – Все жили сами по себе. А тут как-то вечером вой! Да жуткий такой, аж до кишок пробирает. Мы втроем высунулись.

– Кто втроем?

– Олька, профессор и я. И пошли по коридору на вой-то этот. Дом-то, сами, Виталий Сергеевич, знаете, Проклятый! Мы и пошли!

– Не напугались?

– Жутковато было, конечно. Мы ночами-то из комнат не выходили почти. Разве что в уборную. А она рядышком по коридору. Но вой слушать еще страшнее. Мы и пошли, а там животное бедное. И ведро-то, слышь, я поняла, зачем на башку-то надели.

– Зачем?

– Чтобы вой был страшнее! Там, в ведре-то, как эхо, жуть! – Ее плечи, завернутые в странные грязные одежды, содрогнулись. – Пока дошли, собачка-то преставилась. Мы назад пошли. А тут Ольке плохо. Побелела вся. Ну, возле уборной по щекам ее пощелкала, водичкой плеснула. Слышь, начальник… – Ее локоть, вынырнув из тряпья, встал на перекладину спинки кровати. – Не верю я, что Олька-то пырнула профессора. Дурь какая-то! Она от собачки в обморок чуть не грохнулась, а тут живого человека ножом! Да и подружились они в последние дни.

– Подружились? Как это? Что могло их связывать?

– Ой, не знаю! – Ее вялая, как мокрая вата, нижняя губа недоверчиво вывернулась. – Он за ней сходит, в гости позовет, она к нему и идет. Кофе все профессор ей варил. Запа-а-ах… И разговоры говорили.

– Какие разговоры?

– Откуда же мне знать-то! – возмутилась женщина, но не очень уверенно.

И Макаров прицепился:

– Ну, может, слышно было, стены-то тут… – Он постучал в стену костяшкой пальца и удивился странной, почти бетонной твердости. – Шаги вот, опять же, невидимого жильца вы слыхали. Так о чем они подолгу говорили?

– Ой, да ерунда какая-то, – махнула рукой женщина и тут же принялась оправдываться: – Я несколько раз поднималась, чтобы зебров-то этих усмирить. Нет, ну скачут, что в тех джунглях! Того и гляди, на башку мне свалятся! Ну и слыхала, как профессор что-то Ольке рассказывал про клады какие-то, про чертежи, про исторические документы. Так, ахинея какая-то. Но он прямо захлебывался. И один раз даже кричал про какой-то прорыв. Я уж перепугалась, думала, отоплению кирдык. У Ольки спросила, чего, говорю, профессор орал про порыв? А она смеется, это, говорит, он про прорыв в науке. Так что… Ничего там интересного в тех разговорах, одна наука.

Мельников все записал. Попросил позвонить, если что станет известно. Попрощался и вышел из комнаты. Подошел к двери Ольги, подергал – заперто. И начал медленно подниматься на второй этаж.

Семейство Зотовых покинуло жилище, стало быть, туда не стоило и соваться. Профессорская дверь была опечатана. Дверь комнаты рядом с Зотовыми оказалась тоже заперта. На стук никто не отозвался. Недолго думая, Макаров присел перед замком профессорской двери. И после недолгих манипуляций отмычками в старом замке дверь отпер. Он осторожно оторвал бумажку с пломбой, прилепил ее к притолоке и вошел в комнату, в которой сегодня рано утром был обнаружен труп пожилого человека.