Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Опрятная комната, в которой пахнет кофе, чей аромат слегка забивает запах старости и лекарств. У входа узкий диванчик, у стола – огромный письменный стол с распахнутой на середине книгой. Страницы придавлены старой лупой. Вдоль стены стеллажи с книгами и старыми альбомами, громоздкими и пыльными. На полу – очерченный силуэт покойника, засохшие кляксы крови.
Макаров подошел к окну. Поглядел на многоэтажку, до которой, казалось, можно было дотянуться. Внимательно осмотрел окна. Никто в них не маячил. Ни у кого не вызывал интерес старый дом с неожиданно поселившимися в нем людьми. Он вернулся к стеллажам, прошелся вдоль них, внимательно рассматривая корешки книг, альбомы. Какие-то часто доставались, какие-то не трогали с места очень давно, и они покрылись плотным серым слоем пыли.
Он прошелся слева направо и справа налево еще пару раз, пока наконец не остановился посередине и не понял, что привлекло его взгляд и обеспокоило.
Средний стеллаж, четвертая полка снизу. Ровный ряд книжных корешков в этом месте был нарушен и имел крохотный зазор. Макаров сунул в щель ладонь ребром и шевельнул. Книги подались влево и вправо, освобождая место еще для одного фолианта. Он сто процентов тут стоял когда-то, теперь его не было. И сверху в этом месте книги были лишены пыльного налета, присутствующего левее и правее. Стало быть, сверху тоже что-то лежало в этом месте. Лежало и исчезло…
– Ничего не было изъято, о чем ты! – рассердился полковник, когда Макаров поделился с ним своими наблюдениями. – Я бы тебе сказал.
– Не хватает одной книги. И чего-то, что лежало сверху. Пыль отсутствует на ширину приблизительно сорока-пятидесяти сантиметров.
– Хм-мм, и что это может быть?
– Надо спросить подследственную. Со слов соседки, она в последние дни сильно сблизилась с погибшим. Он приглашал ее к себе в гости, и они подолгу говорили о чем-то.
– О чем?
– Соседка слышала о каком-то прорыве в науке. Точно сказать может только Николаева.
– Не говорит! – пожаловался полковник. – Психиатр считает, что у нее глубокая депрессия. Требует госпитализации.
– Ух ты! А он не считает, что глубокая депрессия – это следствие потрясения от предъявляемого ей обвинения в убийстве? Или наоборот? Убийство явилось следствием депрессии?
– Умный, да? – передразнил его полковник. – Если бы наши психиатры могли так точно распознавать, то нам с тобой не хрена было бы делать, умник!
– Так точно, – вздохнул Макаров. – Но в том, что из комнаты профессора что-то пропало, сомнений нет. Может, он сам отдал при жизни. Может, это пропало в момент его смерти…
– У подозреваемой ничего такого не было найдено, – проворчал Семен Константинович. – Ничего, кроме окровавленного спортивного костюма. Нет, книги какие-то у нее были, но, думаю, они никакого отношения к библиотеке Агапова не имеют.
– Семен Константинович, а кому вообще пришла в голову мысль заселить это убогое строение? Там даже горячей воды нет! Пол под ногами стонет!
– Умник, – кашлянул полковник. – Когда выбор стоит оставить людей под открытым небом или заселить без горячей воды, как думаешь, куда стрелка весов склоняется? Ладно… Я тебе на электронку сбросил адрес одного товарища Агапова. Навести между делом. Ну, а про то, кому пришла в голову идея поселить людей в этом месте, попытаюсь разузнать. Пришлю сообщение.
– А что там с прошлым этой Николаевой? Запрос послали? Она ведь не местная?
– С чего ты взял?
– Была бы местная, кто-нибудь из родственников непременно ее приютил бы после пожара в общежитии, – резонно рассудил Макаров. – А она здесь. И с убитой собакой не все понятно.
– Что ты хочешь сказать?
– Как-то заморочено. Убили собаку в доме, получается. А потом зачем-то перетащили к парадному крыльцу. Зачем?
– Кто их, хулиганов, поймет? Идиоты! – фыркнул полковник и, простившись, пообещал не затягивать с сообщением.
«Нет, – думал Макаров, медленно обходя старый дом по периметру. – Убийство собаки – не хулиганская выходка. Это акт устрашения! Кого-то хотели напугать. Скорее всего, Николаеву, – она едва в обморок не грохнулась, увидев бедное животное. И наутро, ребята говорят, едва на ногах устояла, когда из подъезда вышла на улицу.
Что-то кроется за всем этим. Что-то нехорошее. Какой-то гадкий намек…»
Геннадий Иванович маялся желудочными коликами. Этот мерзкий недуг сразил его с вечера, не давал покоя всю ночь и к утру измучил все внутренности острой режущей болью. Он катался по широченной кровати, стонал, без конца принимал пилюли, но все было без толку.
Это у него от нервов, решил он, забываясь тревожной дремотой под утро, когда боль немного отпустила. Он слишком много значения придает этой истории со старым домом. Слишком много! Да, он надеялся, что подтвердятся исторические справки. И в глубокой нише, заваленной камнями, одного из подвальных помещений он найдет то, что хотел найти. Да, он долго готовился. И у него на руках даже было разрешение на исследовательские работы. Фиктивное, правда, но было же! Оставалась пара дней до того дня, когда его парни должны были начать ворошить старые развалины. Ворошить прошлое, как любил он пафосно заявлять. И тут неожиданный пожар. И людей селят туда, куда не должны были селить. И он даже не мог никуда сунуться, негодуя и возмущаясь, потому что его бумага была полной фикцией. Хотя и скрепленной настоящей печатью.
Ах, как много времени было упущено! Как долго он бездействовал! Дом-то простоял несколько лет пустым и никому не нужным. Там даже бомжи не селились из суеверных соображений. И он сам ни разу в его сторону головы не повернул, проезжая мимо.
А потом у него на руках оказалась эта самая историческая справка. И он обомлел и решил во что бы то ни стало докопаться до истины и до того, что хранили старые камни глубоко под землей. Заручился поддержкой городских властей, пусть и фиктивно. Собрал команду для работы. И…
И тут неожиданное препятствие!
Геннадий Иванович неудобно повернулся, острая боль прострелила бок, он охнул и открыл глаза. Спасительная дремота отступила. Ему снова стало больно и обидно.
Он вот страдает, а все ради чего?! Ради того, чтобы его мечту кто-то растоптал, кто-то уничтожил. Это и не совсем мечта была, конечно. Цель скорее. А когда он ставил перед собой цель, то сворачивать было не в его принципах.
И еще одно его тревожило. Он хоть старался и не думать об этом, и всячески гнал этот панический страх от себя, но время от времени вздрагивал от мысли, что его недруг его опередил, обо всем узнал и как-то так сумел все устроить, что Геннадий Иванович теперь страдает от бездействия, а он творит что хочет.
– Нет! – воскликнул он, резко откинул одеяло и, морщась от боли, встал с кровати. – Этому не бывать!
Недруг и не недругом был ему вовсе, а скорее конкурентом. Алчным, гадким, постоянно стремившимся опередить его. С виду нормальный вполне человек, с репутацией знатока старины и коллекционера, а на самом деле кровожадный, беспощадный убийца.