Одна мысль о Салливане приводила меня в ужас; захотелось выкинуть собаку из машины и умчаться прочь.

Дело в том, что у Большого Джима была сестра.

Мы звали ее Огурец, а ее настоящее имя я забыл. Девочка, младше меня на два года, училась со мной в спецшколе. Все думали, что «огурец» — это намек на какие-то сексуальные изыски, но на самом деле это сокращение от «морской огурец». У этих существ есть забавный защитный механизм: при встрече с хищником они извергают из себя кишки, рассчитывая отвлечь внимание врага. Это правда, можете мне поверить, ведь прозвище придумал я.

Понимаете, сестру Джима часто тошнило — то есть очень часто. Она извергала содержимое своего желудка не менее двух раз в неделю. Почему с ней это происходило, я не знаю. Вообще проблем у нее хватало, но прозвище по крайней мере у нее было классное.

Когда меня исключили из обычной школы и отправили в заведение для детей с психическими отклонениями, Джим узнал, что прозвище его сестры придумал я. До конца учебного года я жил в постоянном страхе — боялся, что громила подстережет меня на стоянке и порвет в клочья. Весь ужас заключался в том, что, истекая кррвью и выплевывая выбитые зубы, я бы понимал, что получил по заслугам.

Значит, Большой Джим был на той вечеринке. С Робертом? Что бы это значило? И почему там оказалась его собака? Он что, берет ее с собой на все вечеринки? Может, он ослеп и Молли служит ему поводырем? Может, у нее день рождения?

Я чувствовал себя полным идиотом: вместо того чтобы спокойно оставить псину на поле, я катаю ее по городу.

Я лихорадочно попытался понять, что мне совсем этим делать — с Робертом, «соевым соусом» и сверхъестественно умной собакой.

Постой. Рядом с домом нет машины.

Ну и что? Наверное, Джим крепко выпил и сейчас отсыпается у подружки.

Бред. Большой Джим не пьет, и, кроме того, он бы не оставил сестру всю ночь сидеть дома в одиночестве.

Я вылез из машины и жестом велел собаке идти за мной. Она не сдвинулась с места. Я вспомнил, как подзывают собак, окликнул ее и похлопал себя по бедру. Безрезультатно. Так продолжалось несколько минут: собака обнюхивала Джона, а в мою сторону даже не смотрела. Наконец мне стало ясно, что я могу хлопать хоть до посинения, но это ничего не изменит. Я нагнулся и потянул за ошейник. Собака попятилась, зарычала и посмотрела на меня с отвращением. Мне и в голову не приходило, что собаки могут испытывать подобные чувства.

— Вылезай, черт побери! Ты сама заставила меня сюда приехать!

Джон, лежавший на неудобном сиденье, сгорбленный и перекрученный, словно манекен для краш-тестов, даже не шевельнулся, и это напугало меня больше всего. Похоже, он не спал, а потерял сознание. Я грубо схватил Молли за ошейник.

Следующие десять минут я пропущу и скажу лишь, что в конце концов я отнес Молли к дому на руках. Я собирался подойти к черному ходу, привязать собаку у двери и незаметно улизнуть, однако стоило мне проскочить мимо парадного входа, как дверь открылась — не во всю ширь, а лишь на дюйм, насколько позволяла цепочка.

Я вздрогнул, словно меня застали на месте преступления, обернулся и увидел бледное, веснушчатое лицо сестры Джима. Похоже, девушка совершенно не понимала, что происходит. Меня она не узнала — или сделала вид, что не узнает.

Эй! Мы с тобой не учились в одной спецшколе?!

Я уперся подбородком в спину Молли.

— Э-э, привет. Я, э-э, нашел вашу собаку.

Дверь закрылась. Я растерянно стоял, борясь с желанием бросить псину и удрать. Через минуту послышался голос Огурца:

— Джим! Пришел парень, который украл Молли!

Я посадил собаку на землю и крепко ухватил за ошейник. Дверь снова открылась, и я внутренне сжался, ожидая, что в проеме покажется медно-рыжая голова Джима. Но это снова оказалась его сестра.

— Он сейчас придет, так что отдавай собаку. Или оставь ее себе, если хочешь.

— Что?

— Можешь оставить Молли себе. Собака стоит сто двадцать пять долларов, но она подержанная, и поэтому достается тебе бесплатно.

— Не нужна мне… Она ваша, да?

— Это собака Джима, только он ее не любит. Он сейчас придет.

— С ней что-то не так?

Огурец быстро взглянула на меня, на собаку и снова на меня. Что-то промелькнуло в глазах девушки… Страх? Она боится эту собаку?

Не ты одна, детка.

— Нет, — сказала Огурец, глядя в землю.

— Тогда почему вы заплатили за нее сто двадцать пять долларов?

— Ты когда-нибудь видел щенка золотистого ретривера?

— Твоего брата нет дома?

Она не ответила.

— Машины его не видно — у него ведь какой-то здоровый внедорожник?

— У нас дома есть ружье, — заявила Огурец, внимательно посмотрев на меня. — Ну так что, берешь собаку или нет?

— Я… что? Нет. А где Большой Джим?

— Кто?

— Джим, твой брат.

— Вышел. Вернется с минуты на минуту.

— Да не собираюсь я нападать на тебя! Вчера он был на вечеринке, так?

Длинная пауза.

— Возможно.

О черт, ты только посмотри на нее. Ни жива ни мертва от страха.

— За городом? У озера?

— Ты знаешь, где он? — выпалила она.

— Нет.

Огурец смахнула слезу.

— На вечеринке была Молли. Он взял ее с собой?

— Нет. Она убежала еще до того.

Значит, собака побежала за ним? То есть на вечеринке она искала Джима? Кто знает.

— По-моему, Джим умер, — сказала Огурец.

Я лишился дара речи.

— Что? Нет. Нет-нет, не…

Девушка разрыдалась.

— Он не берет трубку, — выдавила из себя Огурец. — Наверное, его убил тот черный. — Она посмотрела мне в глаза. — Ты там был?

Мне показалось, что это не вопрос, а обвинение. Она спрашивала не о том, присутствовал ли я на вечеринке; нет, ей хотелось узнать, был ли я на месте смерти Джима. Разговор начал выходить из-под контроля.

— Нет, нет. Постой… черный парень? Роберт? С дредами? Откуда ты его знаешь?

Огурец вытерла лицо рубашкой.

— Звонили из полиции.

— Насчет Джима?

Девушка кивнула.

— Спросили, дома ли он, но больше ничего не сказали. Парень с дредами приходил сюда пару раз. Под кайфом. Джим работает в приюте; там помогают таким, как этот черный, — консультации психолога, и все такое. Джим не впустил его в дом. Они с Джимом разговаривали на крыльце, а Молли подбежала к этому парню и укусила за руку.