— Валяй, — кивает Фариэль. — У Ромуила их полный кабинет.

Я прячу плат в кармане — раз уж подвернулась возможность, грех не проверить с его помощью зеркало в «Чертоге».

[1] Дит —  город в шестом кругу ада, согласно «Божественной комедии» Данте.

[2] «Voulez-vous coucher avec moi, ce soir?» (фр). — Хотите переспать со мной сегодня ночью? Цитата из песни «Lady Marmalade», ставшая крылатым выражением. 

[3]  «Lingua est hostis hominum amicusque diaboli et feminarum» (лат). — Язык — враг людей и друг дьявола и женщины.

[4]  «In vino veritas» (лат). — Истина в вине.

Не верю, что мои ноги добровольно вышагивают по коридору к спальне Люцифера. Как и в то, что он единственный, у кого я могу получить ответы. До конца пари еще три дня, и хоть я не собираюсь допускать вольностей, сын Сатаны редко принимает чужое мнение в расчет.

Я иду на мысках, чтобы цоканье каблуков не привлекало внимания. Кто бы мне ни встретился, я вряд ли объясню свое присутствие в мужской половине крыла, да еще и глубоко за полночь. Запоздалая мысль, что Люцифер может развлекаться с Инферной, приходит в голову, только когда я замираю возле массивной резной двери.

Стучать или нет? А вдруг он не в духе? И как объяснить внезапный визит его соседям по комнате?

Поборов неуверенность, я дважды прикладываюсь костяшками пальцев к деревянной раме. Стук выходит глухим и еле слышным. Первые несколько секунд я трусливо подумываю сбежать, убеждая себя, что мне никто не откроет, но дверь все же распахивается, и в коридор выглядывает Люцифер. Слегка взъерошенный после сна и — Господи, прости мне грешные мысли — обнаженный по пояс. Увидев меня, он прячет недовольное выражение лица за хищным прищуром:

— Я же говорил, что ты придешь сама. Признай, я хорош в постели, и, может быть, я позволю тебе войти.

Откашлявшись, я мучительно долго подбираю слова, стараясь не пялиться на покрытый татуировками торс:

— Я бы предпочла обсудить другое… твое… достоинство.

Люцифер вопросительно приподнимает бровь, а я выдаю на одном дыхании, пока меня не оставила решимость:

— Хорош ли ты настолько, чтобы стереть из памяти не только то, что уже произошло, но и то, что случится потом?

— Иви, не отставай!  — запыхаясь, Лэм вбегает в полуразрушенные ворота старого Эдема — расписные колонны успели выгореть до серых разводов, а створки дверей прогнили. — И не смей помогать себе крыльями!

Могла бы и не напоминать — Ромуил не устает повторять, что на финальном экзамене нам их свяжут.

— И почему только мы проходим испытания подобно смертным? — я неуклюже перескакиваю через поваленное дерево.

По древней традиции необращенные должны доказать свое право носить крылья, в то время как урожденные ангелы и демоны избавлены от унизительного обряда инициации, ведь они пришли в этот мир совершенными, а мы были созданы по их образу и подобию.

— На земле за такое светит обвинение в дискриминации, — фыркаю я, обогнув обвитый лианами остов фонтана.

— Так напиши прошение в небесный Град, если тебе что-то не нравится, — Лэм не дает отвлечь себя от тренировки.

Кажется, цель ее новой жизни — стать лучшей. Подпрыгнув, она цепляется за узор барельефа и с усилием взбирается на пьедестал статуи пегаса. Следом за ней за мраморное копыто хватаюсь я. Крылья ожидаемо тянут назад, и на заросшую мхом площадку я подтягиваюсь только с третьего раза.

— Куда дальше? — Лэм осматривается с возвышения.

Скала с сенотом осталась справа, а перед нами, сливаясь на горизонте с темно-голубым небом, простирается речная долина, утопающая в цветах. Распустившиеся бутоны видны везде — на деревьях, кустарниках, в высокой прибрежной траве. На фоне этого дикого сада руины зданий кажутся инородными и чужими, хотя когда-то были созданы как единая обитель.

— Кажется, туда, — я замечаю неестественный блик на вершине покосившейся башни.

— Похоже на наконечник, — соглашается Лэм и, обернувшись, зовет: — Эй, Айри, неси мишень. Мы почти добрались до копья.

— Сначала снимите его с крыши, — смеется та, паря над нами на расслабленных крыльях.

Забег длится меньше получаса, но за это время я успеваю устать так, словно переплыла реку. Не представляю, что со мной будет после подъема на вершину скалы с сенотом. Хорошо, что он нескоро — сегодня мы оттачиваем меткость.

Достав копье, Лэм обматывает острие плотной тканью, чтобы ненароком никого не поранить.

— Готовы? — на площадку перед башней выходит Айри и медленно разворачивает кусок пергамента с нарисованным кругом.

— Да! — перехватив отполированное древко, Лэм становится в стойку.

— На испытании будет всего одна попытка, — предостерегает Айри.

— Да знаю я! Не говори под руку.

Прицелившись, Лэм замахивается… и копье пролетает в дюйме от мишени.

— А ты опасна, — хохочет Айри и, ловко увернувшись, перекидывает оружие мне.

Лэм с досадой сжимает кулаки.

— Справишься, Иви?

— Есть только один способ это выяснить, — поймав кураж, я сжимаю копье и  сосредотачиваю мысли на черном центре круга.

Глубокий вдох, бросок… и обмотанный наконечник лишь задевает пергамент.

— Зепар прав, ты небезнадежна, — утешает Айри. Свернув свиток, она подводит итог: — Ну что ж, через заброшенный город прошли без нареканий. Завтра после лекций потренируемся на реке — вам надо научиться обходить сирен.

— Почему ангелы отсюда ушли? — я обвожу уцелевшие строения жалостливым взглядом.

Мне больно видеть упадок. Лепнина на фасадах осыпалась, узоры выцвели, а стены обветшали, но, несмотря на потерю грандиозного облика, старый Эдем по-прежнему вызывает трепет, ведь он видел рождение сущего.

— Храм был сердцем этой обители, — пожимает плечами Айри. — А кто захочет жить без сердца?

— Зато теперь есть, где гонять необращенных, — усмехается Лэм.

Сложив крылья, она легко пикирует с башни вниз. Я спускаюсь следом в разы медленнее — сил почти не осталось.

— Тебе нужно присесть, — участливо вздыхает подруга, и я не чувствую подвоха, пока она не ставит мне подножку.

Не удержавшись, я падаю на колени. И тут же дергаю ее за край кожаного жилета:

— Тогда и ты садись!

От неожиданности она заваливается рядом, и мы обе принимаемся хохотать. Легко и беззаботно, как в детстве. От воспоминания у меня сжимается в груди — я так давно не испытывала чувства беспечности и абсолютной свободы.