– Вчера в вашу больницу с территории Новосибирского крематория доставили мужчину, которому стало плохо. Он назвал свою фамилию – Кротов. Мы хотели бы получить информацию об этом человеке.

– Он до сих пор находится в нашей больнице? – Валентина Петровна стала растирать перегруженный заботами лоб.

– Полагаю, что нет.

– Вы уверены, что его привезли в наше отделение?

– Мы так подозреваем. В этом ведь несложно убедиться?

– Да, конечно, я сейчас открою журнал поступающих… – Она застучала пальцами по клавиатуре. – Да, действительно, есть отметка, что вчера около пяти часов вечера привезли некоего Кротова – во всяком случае, он так представился. Пациент отказался от госпитализации, более того – когда ему стало лучше, он самостоятельно покинул больницу. Тут мы бессильны, – заведующая пожала плечами, – наша больница – не тюрьма и не психиатрическое заведение, здесь никого не держат насильно.

– Лично вы что-то можете сказать об этом человеке?

– Увы, нет, я его даже не видела… Прием вел доктор Завьялов Павел Викторович, он дежурил по отделению…

– Мы можем поговорить с доктором Завьяловым?

– К сожалению, смена доктора Завьялова закончилась в девять утра. Сейчас он дома, отдыхает…

– Но есть же выход?

Напряглась рука у Варвары – так уж получилось, что я касался ее плеча.

– Подождите минутку, я попробую связаться с доктором Завьяловым… – Она подцепила лакированным ноготком лежащий на столе смартфон, провела с ним быстрые манипуляции, приложила к уху. Лицо заведующей казалось немного побледневшим. – Павел Викторович, это Полипова. Вы уже не спите?.. О нет, Павел Викторович, не надо никуда бежать и никого спасать. Отдыхайте, все в порядке. Не будем играть в испорченный телефон – сейчас я дам трубочку товарищу, а вы ответьте на его вопросы, договорились?

Она протянула мне смартфон.

– Пожалуйста, можете говорить сколько угодно. Сотовую связь сотрудников оплачивает больница…

Не все плачевно в нашем здравоохранении… Доктор Завьялов не стал задавать глупые вопросы: кто, почему, зачем? Его попросили – он ответил. За несколько минут я получил подробную информацию, в которой не было ничего секретного. Больного привезли вчера, в пятом часу дня. Действительно, с территории Новосибирского крематория. Он был жив и в сознании. Санитары еще шутили: был бы мертв, там бы и оставили. Глупый какой-то случай. Фельдшер со «Скорой» пожимал плечами: вроде не инфаркт и не инсульт, и на припадок эпилепсии не тянет. Стало плохо человеку, судорожные движения, пот градом, сильная бледность. Пульс 130 (замерили, пока везли) – впрочем, и не такое видали. Пациент находился в сознании, но плохо реагировал на внешние раздражители. Иногда открывал глаза, неласково косился на сотрудников «Скорой». У него был неприятный взгляд, да и вид был, мягко говоря, не очень. Когда больного привезли, доктор Завьялов спустился в приемный покой. Пациента вели под руки, он был очень слаб. Жить будет – наметанным глазом оценил доктор. «Странный он какой-то, – шепнул фельдшер. – Документы не показывал, когда его хотели раздеть, вцепился в свой пиджак. Сказал, что фамилия Кротов, больше ничего. Мы даже не знаем, имеет ли он городскую регистрацию». Пациента поместили в палату номер четыре, заставили раздеться, ввели успокоительное. В палате находился еще один пациент – отходит после микроинсульта.

– Что случилось дальше, Павел Викторович?

– Неблагодарный оказался, крысился на всех, – вздохнул врач. – Мы убедились, что он лежит, ушли. Не выставлять же рядом с ним круглосуточный пост, верно? Случай странный, но это точно не эпилепсия и не инсульт. Я хотел проконсультироваться, назначить больному анализы. Медсестра пыталась убедить его дать контактный телефон кого-нибудь из родственников – ведь человека будут искать. Он даже разговаривать не стал, отвернулся. Прошло минут пятнадцать, у меня были другие дела. Пришла возмущенная медсестра, сказала, что больной покинул палату. Охранник видел, как он в своей одежде покидал больницу, торопливо шел по улице. Он еще не совсем пришел в себя, подволакивал ногу…

– У вас есть камеры видеонаблюдения?

– Боюсь, нет, – смутился доктор. – Подобной техникой оснащен лишь коридор у кабинета главврача и хирургического отделения…

– Можете описать, как он выглядел?

– Да, пожалуй… Около сорока, крепко сложен, ростом выше среднего. Лицо скуластое, в нем что-то неприятное, глаза узко посажены… Особых примет я не заметил, только много соли у него накоплено в суставах рук, утолщения заметные. Знаете, я особо не всматривался, даже не поговорил с ним…

– Что с ним могло произойти?

– Вы знаете, точной клинической картины я не увидел. Требовалось обследование – но он ушел, теперь и говорить не о чем… Это не инфаркт, проблема именно в неврологии… Хотите знать мое мнение?

– Да, конечно.

– Человек пережил сильное эмоциональное потрясение. Не исключаю, его банально напугали…

– Человека описанного вами типа так легко напугать?

– Напугать можно кого угодно. Смотря как и чем. Потрясение слишком глубоко вошло в него, поразило нервную систему. Говоря простым языком, это был многократно усиленный страх. Все это отдалось по сердцу, по нервам, по голове, вполне могло послужить причиной того же инфаркта, инсульта, чего угодно. Но не послужило, поскольку организм крепкий. Повторяю, это не диагноз…

– Вы сталкивались с чем-либо подобным в своей практике?

– Нет, не припомню…

– Хорошо, Павел Викторович, спасибо вам большое.

В горле неприятно першило. Я передал телефон заведующей, поблагодарил.

– Мы можем пообщаться с пациентом из четвертой палаты, Валентина Петровна? Человек выздоравливает после микроинсульта, уверен, ему не повредит немного общения.

И снова напряглась сидящая рядом девушка, задрожала рука.

– Да, безусловно. – Дама сглотнула слюну. – Я вам при этом понадоблюсь?

– Справимся сами, и обратную дорогу найдем. Мы вам премного благодарны, Валентина Петровна…

Пациент в четвертой палате оказался разговорчивым. Лохматый доброжелательный мужичонка лет пятидесяти в больничной пижаме – он с готовностью согласился ответить на вопросы. Варвара уже не напрягалась, но и в беседе не участвовала. Я поймал себя на мысли, что она работает как катализатор – вещество, не участвующее в реакции, но влияющее на ее течение. Попутно мы узнали много нового: что микроинсульт – это фигня, просто руки слегка немеют и речь становится забавная. Больница – отличная, по крайней мере, намного лучше, чем последнее место лечения говорливого товарища – захудалая сельская лечебница в Северном районе области. Мне с трудом удавалось направить товарища в нужное русло. Поначалу он обрадовался – будет с кем поболтать! Но радость прошла, мужик оказался полным букой. Его ввели в палату, определили на койку, заставили раздеться. Он делал все самостоятельно, сложил одежду в больничный пакет, сунул под кровать, еще и проследил, чтобы посторонние туда не лезли. Медсестра пыталась ему что-то внушить – он не реагировал. Пару раз мелькал доктор Завьялов. Потом они остались одни. Сначала мужик подрагивал, глаза были мутные, но потом успокоился. Поддерживать беседу не собирался, а когда сосед сильно начал донимать, только прохрипел: «Мужик, отстань, твою мать…» – и отвернулся к стене. Разговаривать с затылком как-то не хотелось. Прошло минут пятнадцать – товарищ засыпал, и вдруг проснулся. Как-то неуютно вдруг стало. Зловредные миазмы поселились в палате, нагнетали дискомфорт. Словно помер кто-то за стенкой! Мужик, доставленный «Скорой», сидел на кровати, тупо смотрел перед собой. Все это было в полумраке, шторы задернуты. Он не смотрел на соседа. Сидел и качался, словно мертвец, решивший вернуться к жизни. Он видел лицо пациента – его еще кривила судорога. Мужчина опустил ноги на пол, вытащил ногой пакет с вещами – и начал торопливо одеваться. При этом он что-то бубнил, но слова не различались. Он быстро оделся, пошатываясь, направился к выходу… И что интересно, после его ухода стало легче дышать – и поди пойми, с чем это связано…