Глава 13

Мне снится сон. Очень отчетливый, детальный, удивительно яркий сон. Здесь, в Магре, даже сновидения другого качества, будто раскрашенные звонкой детской гуашью, тогда как в моём мире были сплошь черно-белые мятые раскраски.

Героиней сна была, безусловно, я, но ощущение такое, будто одновременно наблюдаю за всем со стороны.

Старенький двухэтажный деревянный домик со светлой черепичной крышей. На втором этаже мы живём, на первом — работаем. Удобно! Мать настаивает на том, чтобы я ходила в школу, учила грамоту, счёт и всё такое, а я бы сутками сидела дома.

Здесь тихо, немного пыльно и чудесно пахнет сушёными травами. Мать, с самым серьёзным видом стоящая над котлом, напоминает лесную драю. Во времена, когда Тирата еще не была повсеместно признана Единой и Единственной, считалось, что в мире есть множество богов и духов. Вот тогда люди верили в драй, крайфов и стиров, но сейчас это всё — детские сказки.

А я уже взрослая. Ну, почти. Растения ценятся в нашем мире, а мы с матушкой точно знаем, какое какую пользу приносит и как его правильно приготовить, умеем об этом рассказать, и наша лавка любима среди тех, чья хворь не так уж опасна, и кому не по карману визит к самодовольным и дорогостоящим магристским целителям.

Но этот высокий молодой человек, кажется, ничем не болеет. Его длинные волосы убраны в хвост, тёмные глаза очень серьёзны. Мама говорит, что он студент и много учится, устаёт.

К нам он частенько приходит за травяным чаем, восстанавливающим силы. Я такой уже умею заваривать сама. Иногда, чтобы он не ждал долго и не уставал ещё больше, я делаю так, чтобы вода закипела немножечко быстрее.

Сидя на табурете за небольшим круглым столиком в углу лавки, молодой лирт молча пьет заваренный мною и поданный мною же чай, а уходя, как-то смущённо и торопливо, тайком оставляет на блюдце горсть медовых орешков.

…это очень хороший сон. Жаль, что он так редко мне снится.

* * *

Черноволосый лирт Лигран смотрит на меня, а я смотрю на него. Впрочем, в его глазах я тоже почти не отражаюсь.

— Как поживает ваша память, лирта?

«Её существенно освежили» — хочется мне сказать, сказать, а потом пожаловаться, капризно надуть подрагивающие губы, поднакопить слёз в глазах и молитвенно сложить на груди руки, делая вид жалобный и несчастный, но одновременно благородный и возвышенный, как у девы Марии с картин эпохи Возрождения. Честно сказать, сама я никогда такими уловками не промышляла, но вот злополучная Людка, чтоб её черти в аду поджарили, как следует, а потом слопали — та знала в этом толк.

Судя по всему, Агнесса, убийца и воровка, тоже подобным не брезговала.

— Местами возвращается, но ей требуется помощь, лирт.

Мне показалось, или в его взгляде мелькнуло разочарование?

— Деньги с собой к Тирате не возьмёшь.

— Мне не нужны деньги!

Ну, так-то нужны, конечно. Но сначала свобода. И жизнь. И возвращение назад.

— У вас есть совсем немного времени, лирта, — глаза Лиграна смотрели на меня холодно и устало, словно его, такую важную фигуру, королевского следователя, силой принудили выполнять скучную и неприятную работу, как, например, убирать голыми руками общественные уборные или, скажем, беседовать с приговорёнными к смерти непосредственно перед казнью. Полог тишины и невидимости — искрящаяся прозрачная полусфера — накрывает нас с ним, отрезая от остального мира.

— Лирта, Его величество разгневан кражей фелиноса, но если вы вернёте реликвию в целости и сохранности, если вы признаетесь в содеянном и верно укажете место её нахождения или назовёте того, кто помогал вам, то сможете ходатайствовать о помиловании и…

Я не слушала его речей, словно оглохла. И просто смотрела на него — очень красивого, неуместно красивого человека, какое же эстетическое удовольствие разглядывать его и ни о чём не думать. Просто картинка.

— Вы меня слышите, лирта? Агнесса?

Чужое имя.

Чужая вина.

Чужой мужчина.

Чужая украденная жизнь, чужая украденная смерть.

— Мне нужно… — хрипло говорю я, с трудом глотая кровавую слюну, скопившуюся во рту. — Нужно…

Я хочу сказать «зеркало» — и не могу. Слово не выговаривается, не произносится, словно натыкается на невидимую преграду. Именно это слово! Почему?! Как так?

— Что? — переспрашивает Лигран, его взгляд впивается в меня, как острие, он словно чувствует какой-то подвох, но не может его уловить.

— То, в чём я могу себя увидеть, увидеть то, как я выгляжу. Пожалуйста. Я хочу увидеть себя. Я хочу себя увидеть!

Он смотрит на меня, словно дырку просверлить хочет. Потом медленно кивает и выходит, полог неохотно, с едва слышным хлопком выпускает его. Возвращается быстро, и в руках держит нарисованный красками портрет девушки на белом фоне. На мгновение хочется расхохотаться — может, у них есть галерея смертников? Можно неплохо заработать и развлечь народ, организовывая выставки и рассказывая историю магрских преступлений.

— Это вы, Агнесса. Смотрите.

И я смотрю.

Сначала недоверчиво, скептически, потом — жадно, вглядываясь в каждую деталь, каждую мелочь — впрочем, на мелочи художник оказался скуп. И всё же портрет вполне узнаваем. И девушка, изображённая на нём, очень на меня похожа.

И всё-таки это не я.

У неё красивое, пожалуй, лицо, чуть более раскосые большие глаза — тёмные, как у всех здесь, а мои были серо-голубыми. Белая кожа, серьезное, с вызовом, выражение на скуластом лице. Волосы — чёрные с бирюзой. Цвета длинных прядей переплетаются так естественно, даже в тёмных аккуратных бровях, густых ресницах мелькают бирюзовые нити. В целом она красивее, сильнее, в ней больше жизни, больше страсти, по сравнению с ней я — никакая, стёртая тень.

…Неужели они не видят, что это не я?

— Лирт Лигран, — я придвигаюсь ближе, сжимаю его предплечья, сильные мускулистые руки, и лицо мужчины словно каменеет. — Это ошибка. Эта женщина — не я! Меня зовут Камилла, я родилась в другом мире, я не знаю, как оказалась здесь, я не убивала ту служительницу храма, которую нашли в колодце, и ничего не крала! Мне не нужен ваш фелинос, я даже не представляю, что это такое, вы же маги, отправьте меня домой, я не она!

— Какая жалость, — проговорил лирт, теперь уже его руки перехватили мои, стальная хватка, не вырваться. — Какая жалость, что смерть заберёт такое прекрасное, молодое и нежное тело, — он толчком притянул меня к себе, поставил перед собой. — Прекрасная юная лирта, которая могла бы прожить долгую, удивительную жизнь, полную простых радостей, служению родным и близким, полную любви. Но вы выбрали