Они все были эдакими Питерами Пэнами, и, так как я и сама себе – Питер Пэн, я этого не замечала. Спустя годы многие из них в итоге произносили передо мной речь, которая сводилась к тому, что я «не из тех, с кем можно шутить». Что кого-то вроде меня не будешь целовать, если не хочешь жениться. И данный «комплимент» не раз пугал меня до чертиков.

Тот вечер мы провели просто прекрасно. Мы танцевали, я познакомилась с прекрасными женщинами и флиртовала с очаровательными мужчинами. В то время как большинство моих друзей дома влюблялись в «женатых», здесь веселилась компания из 30-летних одиночек, которые любили свое одиночество. Их карьеры набирали обороты, и они наслаждались недоступными им в 20 лет деньгами и свободой, которую каждый из них защищал словно мать-медведица своего медвежонка. Зайдя в бар, каждый член этой компании сразу же знакомился с множеством людей, и все они танцевали с ночи до самого утра. Мы завладевали вниманием, куда бы ни входили. Я мечтала о Феррисе, но попутно проводила время на самой крутой вечеринке в жизни.

Наступил канун Нового года. Я все еще не «соединилась» с Феррисом и уже начала подумывать, а не слишком ли мы с ним похожи, он же к тому времени так и не сумел очаровать ни одну из приведенных моделей. Поэтому я все еще сохраняла надежду на поцелуй в полночь – под фейерверки, громыхающие в жгучей парижской ночи.

На вечеринке присутствовали члены парижской алжирской мафии, которые дали свой номер Феррису «на случай, если произойдет какое-нибудь дерьмо» (никакого дерьма не случилось, но этот номер открыл нам доступ к множеству крутейших столиков в лучших парижских клубах). Там были парни, руководившие финансовыми делами целых стран, художники из журнала New Yorker и молодой англичанин, который проведет следующие восемь лет в Ираке и Афганистане как правая рука Дэвида Петрэуса[13]. За свой последний месяц жизни в городе Феррис познакомился с десятками парижан, и они тоже пришли на праздник, собравший гостей из США и разных уголков Европы.

Посреди гостиной возвышалась кованая железная лестница, которая уходила высоко наверх, на колокольню собора. Эта лестница походила на Эйфелеву башню и на весь Париж одновременно. Весь вечер люди стремились подняться по ней все выше и выше, достигая в итоге самого верха башни и пытаясь не свалиться за ограждения от выпитого шампанского.

На Феррисе тогда был голубой вельветовый смокинг, который он с тех пор надевает на каждый Новый год. (Я только что написала ему, попросив подтвердить, что он никогда его не стирает. И получила следующий ответ: «Ежегодный костюм коровы на Хэллоуин – вот что требует стирки, но я и его не стираю. А голубой вельветовый смокинг трогать уж точно ни к чему. Так что… нет». Феррис ни разу его не стирал.) Как бы то ни было, но еще чистый смокинг в тот вечер явился перед нами впервые, когда его хозяин вышел поздороваться с нами, вооружившись метровой бутылью красного вина и бутылкой абсента, которую он привез из Берлина. Феррис налил нам и того и другого. Он выглядел таким довольным из-за того, что я приехала, поцеловал меня в обе щеки, отметил, что я великолепно выгляжу и… затем проделал все то же самое по отношению ко всем остальным гостям. Так и прошел вечер. Я кружила вокруг Ферриса, но он ускользал от меня. Другой приятель чмокнул меня в полночь, когда мы все вместе стояли на верхушке колокольни, глядя под пронизывающим ветром на фейерверки, расцветавшие над Парижем.

Но вечеринка продолжалась.

Парочка ребят так же безуспешно охотилась за мной, как я за Феррисом. (Подобное частенько случается на вечеринках, когда толстые женщины гоняются за мужчинами, которые охотятся за симпатичными моделями – все бегают по кругу, и никто никого не может поймать.)

В шесть утра вечер наконец завершился, потому что брат Ферриса должен был проводить службу в девять. Я стояла перед собором со своими новыми 60 друзьями, в равной степени счастливая и разочарованная. На прощание я обняла Ферриса и пошлепала домой.

Следующее «утро» наступило у меня где-то в час, когда я проснулась и, оставив Эмму и Салли спать дальше, отправилась завтракать в одиночестве. Для этой цели мне посчастливилось найти идеальное кафе, крошечное и теплое. В первый раз за всю мою поездку из-за туч выглянуло солнце, его лучи отражались от окон церкви Святой Марии Магдалины и падали, практически ослепляя, прямо мне на лицо. Эта модерновая церковь, законченная в 1842 году, была похожа на греческий храм. Она красива, но, на мой взгляд, пытается казаться тем, чем она не является. Я почувствовала, что истощена, ведь мои надежды потерпели крах в этой компании, состоящей из потрясающих людей. После завтрака я вошла в собор, опустилась на колени и поблагодарила Господа. Пусть я не нашла свою истинную любовь, но зато я познакомилась с людьми, которые сделают меня счастливой и без нее. Моя жизнь становилась похожей на ту, какой она и должна была быть.

В конце концов я осознала, что хочу быть с Феррисом не больше, чем он со мной, – мы были слишком похожи. В фильме, кстати, Феррис не встречается с женской версией Ферриса. Он встречается со Слоан, девчушкой, которая в восхищении машет ему вслед, когда он отправляется в плавание, вопрошая: «Как же он это делает?» Я не была такой девчушкой. Мне самой хотелось отправиться в плавание.

Когда Феррис вернулся домой из Парижа, он пригласил к себе в гости огромную толпу друзей на ужин – чтобы предаться воспоминаниям. В числе приглашенных была и я. И когда я вошла в дом, о котором столько мечтала, меня обняли десятки людей. Стать частью этого мира счастливых 30-летних одиночек, которые знают, как прожить свою жизнь смело и играть по-крупному, было намного круче, чем цепляться за ногу гея-барристера.

Бен сделал попытку снова сойтись, и хотя мне очень хотелось быть рядом с этим удивительным мужчиной, что-то глубоко внутри меня кричало, что я еще не готова превратиться в половинку целого. Пришлось бы пропустить слишком много веселья.

Международный аэропорт Лос-Анджелеса -> Международный аэропорт Эсейсы, Буэнос-Айрес

Отправление: 15 марта, 2005

Во многих важных смыслах Аргентина стала моей первой любовью. Это первое место, куда я отправилась совсем одна, и я влюбилась в него всей душой. В чем-то моя симпатия объясняется тем, что Аргентина позволила мне посмотреть на себя иначе, как будто я была в летнем лагере и впервые встречалась с человеком, который мной восхищался. Аргентина заставляла меня чувствовать себя как будто освещенной, девчонкой, ради которой снимает камера и играет музыка, девчонкой, способной впервые разбить тебе сердце.