— Что ты всполошилась? — недовольно бурчит Евгений. — Мало ли кто там воевал?

— Да как ты не понимаешь! Раз он был моряком, значит, они с дедом обязательно должны были знать друг друга. Ведь там была одна — Ладожская флотилия, и они все в ней служили.

— И что с того? Предположим, они были знакомы, но мы этого никогда не узнаем. Обоих давно нет в живых. Ведь твой тоже умер?

— Зато жива бабушка! — ликую я. — А она служила при штабе флотилии и отлично помнит всех офицеров. Заслушаешься, как она рассказывает о тех годах. Порой мне кажется, что тогда она была счастливее, чем в мирное время… Невероятно, правда? Они все делали в полную силу и дорожили каждой минутой своей жизни. Должно быть, в войну все чувства обостряются … Придумала! — еще больше воодушевляюсь я. — Мы с тобой поедем к бабушке и все выясним о твоем прародителе. Только она живет в другом городе. Ты сможешь отлучиться с работы на несколько дней?

— Какая быстрая! А ты меня спросила, хочу ли я что-то выяснять? С чего тебя заклинило на старине? К чему все эти усилия, поездки, расспросы? Пойми, я не приверженец генеалогических изысканий. У меня, если помнишь, другое увлечение, более интересное, хоть оно тебе и не нравится.

Его слова приводят меня чуть ли не в бешенство. Я вскакиваю, сжав кулаки, подыскиваю выражения, чтобы сказать ему что-нибудь убийственно едкое, оскорбительное, задеть побольнее, потому что в данный момент отчаянно его ненавижу. Меня бесит его упрямство и особенно то, что он не позволяет мне ему симпатизировать. Мало того, что он бездушный охотник, он еще и пустой, не помнящий родства молодой обыватель, раздающий ордена своего деда, как дешевые побрякушки.

— Знаешь что, иди-ка ты куда подальше! — прорывает меня наконец. — Ты — аморфное, бескорневое растение, у тебя нет привязанностей, традиций, даже собственных убеждений. Ты просто гонимая по жизни колючка, перекати поле, куда прибьет, там и зацепишься.

Все, бывай. И не ходи за мной. Мне такие моральные уроды даже в случайных знакомцах не нужны!

Поворачиваюсь и шагаю обратно к причалу. Меня трясет от негодования. Еще и поездку мне испортил, упертый бугай! Сама виновата, надо выбирать что-то одно, общение с прекрасным нельзя смешивать с корыстью или решением деловых вопросов. Вот и получила, теперь фонтаны и дворцы не в радость, в душе вместо цветов чертополох. Ухожу, не оглядываясь: я так нагрубила парню, что рискую в ответ выслушать нечто подобное, хорошо, если без мата, кавалеры в наше время за словом в карман не лезут, да и не требуется, необходимый словарный запас всегда наготове, с девушками тоже не церемонятся. Ах, Версаль, Петергоф, наяды, дриады, Марли, Эрмитаж, Монплезир. Галантный дух еще витает в царских садах и покоях, как достояние ушедших веков, невидимый экспонат усадеб, ставших музеями.

Год 1941

В осеннюю навигацию 1941 года грузы для осажденного Ленинграда следовали по сложному железнодорожно-водному маршруту: по железной дороге через Вологду, Череповец и Тихвин вагоны поступали на станцию Волхов, с пристани Гостинополье груженые баржи доставлялись буксирами по реке Волхов до Новой Ладоги, а дальше 115 километров опасной озерной трассы до Осиновца под прикрытием авиации КБФ и боевых кораблей, которые тоже не шли порожняком, а брали на борт особо ценные грузы. В Осиновце продовольствие, боеприпасы, снаряжение и другие материалы грузили в вагоны и отправляли по пригородной железной дороге в Ленинград. Конечно, для густонаселенного города, где задыхались в тисках голода миллионы человек, этого было недостаточно, но моряки, речники, летчики и простые люди — не военные и не умеющие воевать — делали все, что было в их силах. Одновременно с поставками осуществлялась эвакуация гражданского населения из Ленинграда.

В Осиновце Настю, Полину и других девушек поселили в земляночном городке, расположенном под соснами в лесистой части берега. Там же жили военнослужащие и ленинградские девушки из военизированного батальона. Весь Осиновец — это маяк, раскрашенный широкими красными и белыми полосами, вблизи маяка — дом смотрителя и несколько хозяйственных построек. Лес подступал к самому берегу.

Здесь оказалось многолюдно — вблизи маяка и землянок скапливались группы жителей Ленинграда, покидавших город, было много военнослужащих, автомашин, боевой техники, у обветшалых рыбацких пирсов кипела работа по возведению новых причалов. Один мощный пирс уже протянулся по мелководью до самого рейда. К берегу успели подвести железнодорожные пути с широкой и узкой колеями. В густом лесу располагались склады продовольствия и горючего, подъездные пути к ним и зенитные батареи.

Очень скоро Настя поняла, что жизнь в Осиновце намного опаснее и тяжелее, чем в Новой Ладоге. Массированные налеты авиации со страшными бомбежками происходили здесь почти ежедневно. Особенно часто гибли девушки-ленинградки, работающие на погрузке вагонов и на причалах. Бомбоубежищем служили толстые стены маяка, особенно у его основания, но добежать до маяка успевали не все. Погибнуть в Осиновце можно было в любую минуту. Случалось, что самолеты уже улетали, а на рельсах в вагонах с невыносимым грохотом продолжали рваться боеприпасы, сея вокруг смерть.

На озере тем временем крепчал ледостав. Корабли, пароходы и баржи шли в обход нарастающей поверхности ледового покрытия. Лед сковывал навигацию, с другой стороны он мог стать верным союзником блокадного Ленинграда.

В середине ноября гидрографы в сопровождении матросов вышли на ледовую разведку будущей автомобильной трассы. Они шли цепочкой по неокрепшему льду на расстоянии пятнадцати шагов друг от друга, а иногда ползли, обвязавшись линем, с одного берега на другой из Осиновца до Кобоны, через каждую милю пробивали лунки и измеряли толщину и прочность льда. За собой тащили санки с вехами, которые ставили на каждой проверенной точке.

Настя с девушками улучшали свободную минутку, чтобы посмотреть, что делается на озере. Насте казалось, что среди людей она видит Вазгена, теперь на крепчающем с каждым днем ледовом покрытии было много военных, работали отряды инженерных войск фронта, по проставленным гидрографами вехам велась прокладка военно-автомобильной дороги.

С 22 ноября по ледовой трассе двинулись нескончаемым потоком грузовики. Немцы остервенело бомбили ледовую дорогу. Случалось, грузовики проваливались под лед вместе со своим ценным грузом. Машины двигались параллельными колоннами, обходя воронки и торосы. Обычно на головной машине автоколонны рядом с шофером сидел офицер-гидрограф в качестве ледового лоцмана.

Вазген служил теперь в Ладожском ледово-дорожном отряде, куда входили все гидрографы, гидрологи, метеорологи и огражденцы. Надо было днем и ночью наблюдать за состоянием и грузоподъемностью льда на трассе.

Заснеженная равнина, пронзительный ветер, вереницы урчащих грузовиков, палатки врачей вдоль трассы, зенитные расчеты для прикрытия — так выглядело Ладожское озеро к концу ноября.

Настю как раз в это время отправили в деревню Кокорево на заготовку вех. В помощники ей определили юного парнишку Вовку, который в Новой Ладоге находился под началом повара в столовой. Так Настя оказалась на постое в крестьянской избе. Хозяйке, Варваре Петровне, Настя и Владимир были представлены как «ценные кадры по вырубке леса».