— Мем-сагиб очень сильная! — как-то многозначительно произнес Сетхи, при этом даже не взглянув в сторону Эвана.

Нерис никогда не забудет изнуряющий переход через перевал Баралача. Когда она, шатаясь, наконец добралась до высшей точки, ей показалось, что из ее тела выкачали весь кислород и вынули все косточки — настолько вымотал ее подъем. Лицо Эвана приобрело серый оттенок, он задыхался и едва держался в седле. Двое мужчин шли рядом с ним, чтобы поддерживать его. Нерис оглянулась. Позади нее, на юге, лежала вся Индия, а впереди, на севере, — незнакомые земли Азии. Она выпрямилась и глубоко вдохнула разреженный воздух. Сетхи внимательно наблюдал за ней.

— Добро пожаловать, мем-сагиб, — улыбнулся он.

Верховая езда, карабканье по горам, ночевки в палатке стали ежедневной рутиной, и внезапно все закончилось. Их маленький караван вышел на вершину невысокого холма, и прямо перед ними открылся вид на долину Инда. Вдоль берегов тянулись фруктовые сады и ореховые рощи, виднелись возделанные поля. Город расположился на солнечном склоне на фоне высоких белоснежных гор. Август подходил к концу, месяц назад они вышли из Шиллонга. По дороге в город им встретились несколько караванов пони, перевозивших на спинах огромные тюки соломы, стада коз, женщины, возвращавшиеся с полей. Нерис вспомнила холод, наступающий с гор, и убийственно-ветреный перевал, через который они только что прошли. Выше в горах уже лежал снег, на полуденном солнце он подтаивал, по склонам текли мутные ручьи, но ближе к вечеру они замерзали. Как только пони будут разгружены, погонщики отправятся назад в Манали. Они будут идти налегке, поэтому быстро, состязаясь в проворстве с наступающими холодами.

«Вот мы и на месте, — подумала Нерис, проходя мимо длинной стены-мани[16], возвышавшейся на окраине города. Нерис с уважением поклонилась стене. — И мы будем здесь жить».

Это было год назад.

Нерис повернулась к мужу и приняла такую же позу, что и он, но старалась не придвигаться к нему слишком близко. Она вдохнула запах мыла, смешанный с запахом пота. Теперь, когда Эван заснул, она могла спокойно вспомнить прошлый вечер. Они поужинали. Дискит, женщина, которая готовила и подавала им еду, ела в кухне. Дискит недавно потеряла мужа и с радостью согласилась помогать молодой семье и жить в миссии, пусть взамен и требовалось демонстрировать некие признаки религиозности. Эван и Нерис слышали, как она открывает железную дверцу печи и подкладывает туда несколько лепешек сухого навоза, чтобы завтра утром не возиться с потухшей плитой и быстро приготовить обед для школьников. Запах варящейся баранины заполнил весь дом. Эван перевернул страницу книги. Нерис даже не требовалось смотреть на него, она почувствовала, что у мужа скверное настроение. Звуки, доносившиеся из кухни, всегда вызывали у него неприятные ассоциации.

Миссионеры Моравской церкви прибыли в Лех в 1853 году, чуть позже тут появились католики, и вот, через большой промежуток времени, образовалось представительство Пресвитерианской Церкви. Первые христианские миссии добились значительных успехов. Например, организовали производство железных печей, которые теперь были в каждом доме Леха, открыли первую типографию и почтовое отделение, перевели и напечатали Библию на тибетском языке. Эван прекрасно понимал: положение его миссии крайне шаткое, количество прихожан — мизерное. Особенно по сравнению с успехами Моравской церкви. Он корил себя за ошибки и медлительность и за то, что в его в жизни не было никакого прогресса, ни в духовной сфере, ни в делах практических.

— Ты не должен так думать. Они — наши братья-христиане, и у нас общие цели, — однажды попыталась урезонить его Нерис.

Сейчас в Лехе проповедовали один миссионер англичанин и супружеская пара из Бельгии. Пожилой пастор всю свою жизнь посвятил Моравской церкви в Индии и собирался на пенсию. Зимой, когда Лех оказывался в снежной ловушке, они оставались единственными европейцами в городе. Нерис волей-неволей прониклась симпатией к англичанину и бельгийцам. А еще в Лехе жила мадам Гомперц, она и Дискит помогали Нерис после выкидыша.

В тот вечер Нерис все время молчала, Эван первым нарушил тишину. Он положил вилку и нож, отодвинул тарелку и наконец отвлекся от книги.

— Нерис, нам нужно поговорить.

— О чем?

— Скоро зима.

Может, кому-то и требовалось об этом напомнить, но только не Нерис. Она очень хорошо запомнила прошлую зиму: убийственный холод и тишина, монотонность и бессмысленность дней; вода в кувшине замерзала, изо дня в день приходилось есть одно и то же, и ко всему этому их изолированный мирок — от всего этого хотелось кричать. Нерис даже не предполагала, что перенести это будет настолько сложно.

— Да, я знаю.

— Я не могу оставаться в миссии. Я путешествую летом, а в это время люди покидают деревни и живут в палатках рядом со своими стадами. Но если бы я пришел к ним зимой, застал бы всех на месте. У них будет меньше работы, и их больше заинтересуют мои проповеди.

Нерис представила себе это путешествие. Основная дорога вела из Леха в долину, несколько троп карабкались вверх, в горы, к отдаленным деревням и гомпам, окружавшим город, но даже местные жители не рисковали ходить по ним зимой. Сильные морозы, ветра, снегопады превращали горные тропы в смертельные ловушки.

— Я поеду с тобой, — заявила она.

Эван промолчал.

«Посмотри на меня!» — отчаянно молила она. Наконец их взгляды встретились. Нет, в его глазах не было ненависти, он ни в чем не обвинял ее, но ребенок, которого она потеряла, стал непреодолимой стеной между ними и, возможно, в будущем станет поводом для развода. Эван очень хотел ребенка, а еще ему нужна сильная, крепкая духом и телом жена, способная поддержать его в любой ситуации. После выкидыша и продолжительной депрессии жены Эван больше не полагался на ее силы. Более того, он презирал себя за то, что не смог поддержать жену в трудную минуту и долгое время испытывал только разочарование и злость. «Это тупик», — устало подумала Нерис. Они не могли даже откровенно поговорить друг с другом. Он тоже переживал из-за ребенка, горевал, как и она, но настолько боялся показаться слабым, что даже в самый сложный период не проявлял никаких эмоций. А у Нерис не было сил пробиваться сквозь его защиту и глупое упрямство. Она начинала злиться, поскольку Эван без зазрений совести маскировал свою неуверенность напористостью и капризами по всяким бытовым мелочам.

— Категорически запрещаю, — произнес он ледяным тоном. — Ты должна заботиться о себе. Я не смогу обеспечить должный уход за тобой, пока мы в пути.

Нерис отвернулась от него. Плотно сжала губы. Они превратились в тонкую линию на бледном лице.

— Ты хочешь бросить меня одну?

Эван удивленно посмотрел на нее.

— О чем ты говоришь? С тобой будут ученики, прихожане, миссис Гомперц, Генри Буллер, остальные соседи. Слуги тоже присмотрят за тобой.

Очень медленно Нерис сложила салфетку и вдела ее в деревянное кольцо. Она встала, тяжело опираясь на спинку стула.