– Бедная девочка! – Мама звонила подругам и плакала. – Шьет себе платье! Сама! Своими маленькими ручками! Что она там сошьет-то? Боже мой!

– Нормально все, – несколько раз уверяла я ее. – Я им такую морду сделаю… Все будут думать, что это платье от Кардена.

Морду сделала. О!.. Все соседи мои по общаге, мои легкомысленные однокурсники всех мастей – русские, арабы, негры, китайцы выглядывали из комнат посмотреть, как я выплываю в белом балахоне с голыми плечами и плыву по нашим темным коридорам. На регистрации я тоже отстояла с наглой мордой, как будто это была не первая моя свадьба, а третья или пятая.

Дежурная в оранжевом жилете меня спросила:

– Вы согласны заключить брак с вашим другом Зильберштейном?

А я так голову откинула небрежно и отвечаю:

– Да, согласна.

– Что? – Меня почему-то никто не расслышал.

– Согласна! – пришлось повторить.

Брат Левушка старательно фотографировал все это безобразие с Мендельсоном. Ловил удачные моменты: мать моя всплакнула, отец Антона перекрестился, Роза Михална поправила шляпку, свидетели начали строить глазки друг другу, и я облизнулась, когда Антон надевал мне кольцо…

Из ЗАГСа мы сразу поехали в церковь. Венчаться убедила моя мама, она сказала:

– Надо, чтобы уж наверняка.

О, вы бы видели, какой у меня был кортеж! За мной тащился весь наш побитый русский автопром. Одна машина съехала в кювет, там за рулем сидела наглая рыжая баба, ее сопровождали двое мужиков. Один был муж, в другом читался любовник. «Кто эта рыжая?» – спросила я, потому что видела ее первый раз в жизни. Мать объяснила туманно: «Это наша дальняя родственница».

Дорога была скользкой – после осенних дождей и первого морозца. Эта рыжая не вписалась в поворот, нос ее колымаги завис над оврагом, а оба ее мужика сидели и ждали, спасет их кто-нибудь или не спасет.

Помощь пришла. В следующей машине сидели Роза Михална и моя мама. Моя сразу же схватилась за сердце:

– Какая нехорошая примета! Машина вылетела по дороге в церковь!

А легендарная Роза спокойно, не спеша из тачки вышла, перчатки натянула, уперлась в зависший капот… и подтолкнула. Блондинка в красном! Вытаскивает тачки из кюветов. Аплодисменты женщине!

Я ехала в первой машине. Это была грузовая «Газель» любезного папочки. В фургон залезли все наши друзья. Лампочки там не было, так что сидеть им пришлось в темноте, но недолго, всего сто километров по трассе – мы же расписывались в областном городе и потому венчаться ехали домой. А темнота – друг молодежи, как известно, и Левушка, конечно, прихватил бутылку водки, поэтому они там всю дорогу хохотали и пили из горла. Когда мы подкатили к церкви, свекор отпер дверцу. Друзья выпрыгивали из фургона, как арестованные из милицейской будки, и щурились на солнце.

Рядом у ограды парковались отмытые машинки из чужих кортежей, с кольцами и куклами на капотах. Оттуда выползали, чуть согнувшись, чтобы не помять прическу, невесты в пышных театральных платьях и веселые мордастые родственники. Все притоптывали на морозце, и от пышных загримированных женщин разлетались сладкие запахи: духи и лак для волос сильной фиксации. А я, такая скромная и милая, шагнула на снежок, и чернобурку из старинных сундуков поправила небрежно, и мой янтарь из бабкиной шкатулки засверкал… И все кругом такое беленькое было, снег летел, а крест горел на солнце, крест нашей церкви…

Мы с Антоном венчались по-честному, мы верили в силу обряда. К тому же он узнал одну народную примету. Оказывается, после венчания жених с невестой должны выходить из церкви, обязательно взявшись за руки. Руки нельзя отпускать ни в коем случае, что бы на пути ни случилось. Антон меня предупредил об этом, а я еще тогда подумала: «А что уж такого может случиться на пороге церкви?»

И вдруг, когда мы выходили, мне показалось, что на улице среди людей, которые толпились у машин, стоит мой папа. Это был глюк. От усталости. Я это понимала, но мужчина был очень похож на отца. Рост, прическа, нос длинный… Он смотрел на меня издалека и нервно улыбался. Совершенно некстати я вспомнила нашу последнюю ссору, когда орала на него: «А тебя с твоей черной рожей на моей свадьбе не будет!» От этого воспоминания я вздрогнула.

Мужик пропал. Но тут же непонятно откуда возникла маленькая старушонка. Смешная, в красной шапке, она стояла в стороне на паперти и почему-то резко двинула прямо на меня. Ей обязательно захотелось протиснуться в храм между мной и Антоном. Я уж было хотела уступить дорогу этой старушенции и чуть не отпустила руку, но Антон держал меня крепко. «Фу!» – скомандовал он бабке, и она испарилась.

Откуда бабка? Что за мужик? Не знаю. Должно быть, это были все мои грехи в человеческом воплощении, они пытались взять реванш над моими благими намерениями.

После этого осталось последнее испытание – мост. Вы, конечно, знаете этот варварский обычай – таскать невесту через мост и вешать на перилах замок, чтобы любовь была вечной. В каждом городе есть такой мост, где ограда увешана самыми разными замками. У нас народ предпочитал замки амбарные.

Антон в те времена был стройным хрупким мальчиком. Но я-то… Серьезная женщина – нелегкая ноша, и вам, возможно, очень бы хотелось, чтобы муж поднял меня на руки и протащил тридцать метров, надрываясь, кряхтя, поднатуживаясь…

У моста наш папочка любезный притормозил и усмехнулся.

– Донесешь? – спросил он.

Антон обнял меня покрепче на заднем сиденье, как будто взял на руки, а я обхватила его за шею и подняла ноги – изобразила, что меня несут. Наш любезный папочка ме-е-е-дленно проехал по этому мосту.

– Ну что, зачет? – спросил Антон.

– Зачет! – закричали ему из фургона.

И кто-то бессовестный вставил это противное, колхозное:

– Горько! Горько!

Наши свидетели начали целоваться. Они познакомились утром, но эта тяжелая работа – держать венцы над головой – их сплотила, и пальчики у них переплетались между сиденьями и складками пальто. Мне почему-то стало грустно, когда я это все заметила. И мне страшно захотелось есть.