До XII в. Русской землей называли территорию нынешней Украины. Юрий Долгорукий обижался на племянников, что его пытаются «лишить доли в Русской земле». Его княжество, Ростово-Суздальское, именовалось вовсе не Русской, а «Залесской землей». Но усобицы, охватившие Южную Русь, были страшными. Князья предавали друг друга, опустошали владения соперников. Приводили с собой иноплеменников – половцев, венгров, поляков, торков, берендеев. Полыхали и рушились города, стирались с лица земли деревни. Воины вознаграждали себя добычей, угоняли караваны невольников. Гребли жирный гешефт работорговцы в Херсонесе, Керчи, Буде, Кракове…

Кстати, в это время в летописях впервые промелькнул термин «украина». Его относили к Переяславскому княжеству. Оно располагалось на левом берегу Днепра, на границе с половецкой степью. Когда-то оно было богатым, процветающим. Мы уже упоминали, что по своему значению оно числилось третьим после Киевского и Черниговского. Но в усобицах по его территории туда-сюда катались княжеские рати и степняки. Княжество совершенно разорили, и его начали называть «украиной», то есть окраиной.

А люди стали уходить. Причем уходили самые энергичные, умелые, трудолюбивые. Те, кто хотел мирно жить и работать. Сохраняли память о брошенной родине, приносили на новые места привычные названия. Появлялись города-двойники. Если южный Переяславль на реке Трубеж приходил в упадок, то на Оке возник Переяславль-Рязанский, на Клещином озере – Переяславль-Залесский, в каждом городе одна из речушек получила имя Трубеж. На юге был Кснятин, и на севере, у впадения Нерли в Волгу, построили Кснятин, на юге был Стародуб, и на Клязьме появился Стародуб. Страшному опустошению подверглось и Прикарпатье. Наряду с карпатским Галичем в заволжских лесах возник Галич-Мерьский, наряду с карпатским Звенигородом – Звенигород на Москве-реке.

Но жирел и Киев. Его никто не разорял! Наоборот, его задабривали, перед ним заискивали – претенденты на великокняжеский престол договаривались со столичными боярами, склоняли на свою сторону чернь. Поили ее, устраивали раздачи. Сюда стекалась добыча воинов, и богатели купцы, скупавшие ее. Возродился и заново расцвел иудейский квартал, ликвидированный Мономахом. Сменяющимся государям требовались деньги, они расплачивались уступками. Победители в междоусобных драках пригоняли на продажу пленных, работорговля снова стала в Киеве развитым и уважаемым промыслом.

После смерти Изяслява II преемника определили не князья, а киевские бояре. Пригласили из Смоленска его брата Ростислава Набожного. Но ограничили его власть, выставили целый список условий. Чтобы он сохранил главенство марионеточного дяди Вячеслава, сохранил прежнее положение и привилегии самих бояр, принес в этом присягу – не бояре князю, а князь им! Ростислав сперва согласился, но через пару месяцев, в начале 1155 г., Вячеслав слишком крепко посидел за столом, организм старика не выдержал, и он преставился.

А тут объявился и другой претендент на власть, Изяслав Давыдович Черниговский. В прежние времена он о Киеве даже мечтать не смел, пристраивался к тому, кто посильнее. Но сильные уходили из жизни, троном торговали бояре, почему было не попробовать? Он нанял тучи половцев, связался со столичной верхушкой. Платил щедро, обещания давал еще щедрее. Бояре оказались не против. Изяслав им оказался ближе, чем Ростислав Набожной: он был слишком честным и принципиальным. Оживились и удельные князья. Сын Изяслава II Мстислав Волынский, такой же склочный, как его отец, принялся торговаться: что ему отвалят за помощь в усобице?

Но Ростиславу Набожному все это было глубоко противно. Его уже достала грязная атмосфера в Киеве, ему были отвратительны интриги. Губить людей в очередной драке он не пожелал. Хочется сидеть на престоле – сидите. Ростислав отказался от великого княжения и уехал к себе в Смоленск. О, столица с восторгом встретила Изяслава III. Знать получила нужные ей пожалования, чернь – дармовое пойло. Вот только похмелье было неприятным. Как гром грянуло известие: идет Долгорукий!

Два года суздальский князь тихо сидел у себя в Залесье, но в начавшейся свистопляске встрепенулся… Причем Юрия неожиданно поддержал Ростислав Набожной. Раньше сражался против него по приказам старшего брата, а сейчас видел, что управлять страной достоин именно он, Долгорукий. Ростислав привел к нему смоленское войско, прибыл и старый друг – Святослав Ольгович с северцами. Изяславу III послали сказать: давай-ка, княже, освободи место. Он робко возражал: дескать, не сам занял престол, его киевляне возвели. Но сражаться кишка была тонка. Отправился назад в Чернигов, и 20 марта 1155 г. в Киев торжественно вступил Юрий Долгорукий.

Казалось, что сбываются его планы о возрождении единой Руси. Самые сильные князья признавали его. Только Мстислав Волынский противился, «веселился убийствами и враждою», сжег города на Горыни, но Юрий простил его ради общего примирения, оставил ему Волынь. Восстановил каноническое управление церковью, сместил неправомочно поставленного митрополита Клима Смолятича, из Константинополя прислали митрополита Константина, он благословил Юрия и проклял память Изяслава II.

И только старший сын Долгорукого, св. Андрей Боголюбский, оставался в тревоге. Он один из немногих понимал, насколько обманчив блеск разлагающегося Киева. Насколько чужды столице он сам и его отец. Чувствовал, что добром дело не кончится. Его тянуло уехать. Долгорукого поражали подобные мысли сына. Они же победили! Возвратили себе по праву высшее положение на Руси. И вдруг уехать? Это было совершенно дико. Он посадил Андрея княжить рядом с Киевом, в Вышгороде, быть помощником. Но тот укреплялся в мысли: надо уходить.

Толчок дал совершенно необычный случай. В Вышгороде, в женском монастыре находилась чудотворная икона Пресвятой Богородицы, по преданию написанная св. Евангелистом Лукой. Однажды обнаружили, что она стала выходить из киота. Ее возвращали на место, а наутро киот оказывался пустым, икона находилась отдельно. Андрей воспринял это как знак. Сама Пресвятая Богородица хочет уехать! Отпрашиваться у отца он больше не стал. Взял чудесный образ Божьей Матери, позвал всех желающих и в конце 1155 г. двинулся в дорогу.

Когда Долгорукий узнал о поступке сына, он «негодоваша на него велми», слал вслед гонцов, требовал одуматься. Но Андрей ехал дальше. По пути люди узнавали, куда направляется колонна, и многие тоже присоединялись. Там, в неведомых краях, наверное, будет лучше, а князь никому не отказывал. По бескрайним снегам, сквозь заносы и метели, на север тянулся огромный обоз. Колыхались в седлах воины, шагали монахи, священники, землепашцы, ремесленники. На повозках, среди нехитрого скарба сидели закутавшиеся жены с детишками. Это был Исход Руси. Сама Русь уходила на север, в новую Землю Обетованную. А во главе колонны везли на санях икону Пресвятой Богородицы – она вела народ за собой. Она и ее слуга – князь Андрей. Задумывался ли он, что становится русским Моисеем?.. Сама Владычица явилась Андрею во сне. Указала, что место Ее иконы во Владимире. Она и стала называться Владимирской.

Отец вскорости простил самовольный уход сына, но его дурные предчувствия, увы, оправдались. Долгорукий проявил себя очень хорошим властителем. Летописец уважительно отмечал, что при нем «тишина бысть». Два года мира и порядка казались для Южной Руси невероятным достижением! Но именно попытки государя установить порядок были знати поперек горла. Столичных хищников и изменников великий князь отстранил от высших постов, назначил своих доверенных суздальцев. Стоит ли удивляться, что местная знать настраивала киевлян против «чужих», сговаривались с врагами Юрия?