самых разных новостей, но ни одна из них не обрадовала.

— Да ладно? — не поверил я и шарахнул из главного калибра: — Хотя да, чудесный побег из-под ареста новостью не назовешь. Зато повод для радости — лучше не бывает. Особенно если знать, КАКОЙ приговор тебя ждал!

Дядька Пахом подобрался:

— Что ты знаешь о моем аресте и побеге?

— Все: за что арестовали, куда посадили, как вытащили из камеры, на чем вывезли за пределы Нерчинска и в каком месте отпустили на свободу! — заявил я. — А ты НЕ знаешь главного: генерал-лейтенант Петр Денисович Кораблев, проходивший по той же статье обвинения, был показательно казнен на Лобной Площади Великого Новгорода; та же участь ждала и тебя; ты жив, здоров и на Базе только потому, что Дарья Ростиславовна считает нас не преступниками, а защитниками Империи, и тэдэ.

— Ты юн и непозволительно наивен, Баламут! — насмешливо заявил Алексей Харитонович. — Тебя тупо обвели вокруг пальца!

— Ага, обвели! — с хрустом сжав кулаки, «подтвердил» я. — И ради этого обмана Воронецкая спасла дядьку Пахома, взорвала вертолет с любимой дочкой на борту, вошла в пламя, чтобы оставить на ее горящем теле свой артефактный защитный комплекс стоимостью в половину Базы, чуть не умерла от тяжелейших ранений, поклялась Силой отомстить мужу и невесть зачем пошла изображать разведчицу на Базу через вдвое увеличившуюся Багряную Зону, верно?!

— Может, ты что-то не так понял? — примирительно затараторил Генрих Оттович, почувствовав, что я завелся и вот-вот сорвусь.

— Не так понял, говорите?! — переспросил я. — Я лично водил дочку Воронецкой за Стену, ждал, пока девушка мутирует, успел подружиться, проверил в бою с корхами, дал прозвище, привел к месту эвакуации и даже поднимался на борт вертолета, на котором ее сожгли! Да, потом вышел наружу, чтобы обсудить с тогда еще Императрицей кое-какие личные вопросы, из-за чего выжил, но ВИДЕЛ ВСЕ СВОИМИ ГЛАЗАМИ! И что тут можно было понять не так?!!!

— Тем не ме-… — начал, было, Хома, но меня уже «сорвало с нарезки»:

— Она МОЯ. То есть, будет жить мною, ходить в рейды и рвать корхов как на этой, так и на Той Стороне, мстить, любить и все такое, поэтому я за нее ручаюсь и готов ответить тому, кто посмеет оспорить мое Право, прямо здесь и прямо сейчас!!!

Это заявление было очень серьезным, и Хомченко, конечно же, спекся, ведь в его возрасте драться со мной в поединке Права было самоубийством. Зато снова подал голос председатель Совета:

— Мы не оспариваем твое Право. Мы хотим предостеречь от ошибки…

— …и предупредить, что с таким отношением к общине тебе придется сложно! — продолжил… дядька Пахом!

Я потерял дар речи, так как от него удара в спину не ожидал. Однако буквально через пару мгновений пришел в себя и демонстративно пожал плечами:

— Мое отношение к общине не изменилось: я делал то, что должно, делаю то, что должно, и буду делать то, что должно. Следовательно, любая «сложность» может исходить только от вас. А на эти «сложности» я буду реагировать так, как привык. На этом обсуждение моей личной жизни считаю оконченным. Если, конечно, кто-либо из вас не вызовет меня на поединок! Что, таких нет? Замечательно. Тогда минуточку внимания: о том, что по дороге к новой границе магофона Той Стороны мы с Язвой и покойной дочкой Бестии уничтожили два обелиска корхов, вы, наверное, уже поняли. Поэтому озвучу новость посвежее и посерьезнее: обелиск, мимо которого мы прошли на пути сюда, охранялся по новой схеме…

— Сын, эта «новая схема» вскрывается на раз! — вздохнул отец. — Точнее, игнорируется. Берешь станковый арбалет и болты с достаточным зарядом термитной смеси, засовываешь в грузовую бляху…

— …и умираешь при попытке выйти на дистанцию стрельбы! — перебил его я. — В ваших боевых группах нет ни одного сильного природника, а я смог засечь «скрытника», прятавшегося под чрезвычайно сложным комплексом маскировочных заклинаний, только потому, что стоял на месте и рвал жилы, вслушиваясь в ауру леса!

— Скворец и его парни!!! — хором выдохнуло человек семь-восемь, а дед посмотрел на часы и скрипнул зубами: — Они должны были отстреляться ровно в девять, а сейчас одиннадцать с минутами.

— Падения плотности не было… — зачем-то сообщил Генрих Оттович, поиграл желваками и снова вспомнил обо мне. Увы, совсем не в том ключе, на который я рассчитывал: — Спасибо за новость. Примем во внимание. Можете быть свободны.

Я с хрустом сжал кулаки, встал, протянул руки своим женщинам и… услышал голос начпрода Базы с говорящим прозвищем Грымза:

— Дарья Ростиславовна, а что это вы нам так ни слова и не сказали? У вас в кои веки отнялся язык?

Ответить на эту реплику не успел, так как в середине первой фразы что-то вякнул Стас Жерехов, и дед, сидевший рядом с ним, воткнул урода мордой в стол. Зато Долгорукая неторопливо повернулась к злоязыкой жабе и пожала плечами:

— Мой мужчина сказал все, что считал нужным. Мне этого достаточно. Но персонально для вас могу добавить еще несколько утверждений: я, Дарья Ростиславовна Воронецкая, клянусь Силой, что ненавижу моего бывшего мужа и отомщу ему за убийство дочери; что живу Ратибором Игоревичем Елисеевым и пойду за ним хоть на край земли; что от всей души помогала вам, засечникам, в бытность свою Императрицей, не планировала и не делала ничего во вред общине засечников, а сегодня пришла не на Базу, а с Елисеевым и к Елисеевым!

— Этого мало… — сдуру заявила Соколова, и окончательно вывела из себя мою матушку — озверевшая родительница перескочила через два ряда кресел, метнулась к Грымзе, вцепилась ей в глотку, выдернула эту тварь из-за стола, протащила через половину зала и бросила к нашим ногам:

— Охамела из-за того, что мой сын не трогает даже таких ублюдочных баб, как ты?! Зря: если ты, старая склочная сука, не вымолишь прощения у Ратибора и его женщины, то тебя выверну наизнанку я…

…Из зала Совета я вышел в отвратительнейшем настроении. В коридоре отпальцевал спутницам приказ следовать за мной и ломанулся в мастерскую к деду. Пока шел, здоровался с теми немногими общинниками, которые попадались на пути, но не забалтывался, так как побаивался, что сорвусь из-за любой «кривой» фразы. Добравшись до вотчины артефакторов, огляделся чувством леса, отрешенно отметил, что на своих рабочих местах находятся только четверо «маньяков», приложил руку к нужному сканеру, прошел проверку, завел «своих женщин» в персональное логово деда и попросил немного подождать.

Они без лишних слов опустились на продавленный диван и о чем-то тихо зашептались, а я