писцы и дозорщики пользовались полным содержанием на счет населения, следовательно, сами по себе уже составляли некоторое бремя. Помещики тоже прибегали к разным ухищрениям, чтобы менее платить податей: например, выдавали свои поместья за вотчины, утаивали часть своих земель и крестьян; два крестьянских двора огораживали вместе и делали к ним одни ворота, переводили крестьян в разряд бобылей и тому подобное. Сами писцы, невзирая на врученные им подробные наказы и наставления, по своему неумению или неподготовленности к статистическим работам впадали нередко в ошибки и пропуски. Бывали случаи и прямых злоупотреблений, то есть взяток, ради которых писцы и дозорщики, вопреки особой присяге, уменьшали количество земли и тяглых дворов или записывали земли не за их законными владельцами. Вследствие возникавших отсюда жалоб со стороны соседей и лиц пострадавших правительство сменяло писцов и присылало других, которые производили проверку описей. Несмотря, однако, на подобные трудности и помехи, писцовое дело, в общем, составило великую заслугу московского правительства и дало обильный, драгоценный материал для уяснения экономического состояния государства.

Из правительственных распоряжений той же эпохи замечательны меры против частых пожаров, опустошавших столицу. В начале царствования Михаила Федоровича на московском земском дворе выставлялись черными сотнями и слободами тридцать человек «ярыжных» (пожарных) с тремя водовозными лошадьми. В 1622 году царь и патриарх указали число ярыжных увеличить до сотни и прибавить лошадей. Кроме содержания для этой команды, те же обыватели обязаны были доставлять известное количество медных труб, крюков, парусины, топоры, кирки, бочки, ведра и прочую «пожарную рухлядь». После великого пожара весной 1629 года государь указал устроить еще сотню ярыжных и прибавил 20 лошадей с бочками; но так как черные сотни и слободы неоднократно били челом на свои тягости, то сия ярыжная сотня и бочки устроены на счет государевой казны. К этим бочкам велено городовым извозчикам выставлять на каждую ночь по 20 человек; а если случится пожар днем, то очередные извозчики должны были немедля являться на земский двор к государевым телегам и бочкам. Кроме ярыжных людей в тушении пожаров обязательное участие принимали московские стрельцы. Сверх того, на случай пожаров велено по большим улицам сделать с каждых десяти дворов по колодцу. Обращено внимание и на скученность или неуместность построек; например, государь велел переписать избы, стоявшие вдоль Кремлевского рва, позади церквей между Фроловскими и Никольскими воротами, и узнать, почему они там поставлены.

Устранение ограничительных боярских притязаний и формальное восстановление царского самодержавия в эпоху Филарета Никитича с особой наглядностью выразились в указе о новой государевой печати в 1625 году: на этой печати в царском титуле прибавлено слово «самодержец», каковою печатью и приказано скреплять всякие правительственные акты.

Как верховный и независимый глава Русской церкви, патриарх Филарет немало потрудился над ее благоустройством и восстановлением порядков, нарушенных анархическими явлениями Смутной эпохи. С особой, конечно, заботливостью он следил за богослужебной обрядовой стороной в самой столице, наблюдал за точным исполнением церковных уставов и во многом дополнил их своей властью. Между прочим, от его времени дошел до нас составленный для Успенского собора любопытный «Указ трезвонам во весь год, когда (звонить) в новый и большой колокол, и когда в ревут, и когда в средний, в лебедь». В важнейшие праздники и главные царские дни благовестили в самый большой колокол; в следующие за ними по степени значений — в колокол, называвшийся «ревутом»; а при менее важных торжествах во время богослужения трезвон бывал средний, причем ударяли в колокол, носивший название «лебедя». Например, в именины государя (на преп. Михаила Малеина, 12 июля) был благовест в большой колокол и «звон во вся» (во все колокола). В некоторых случаях происходил «звон во вся без большого»; например, 1 сентября, в день Нового года, с которым соединяли и проводы старого или так называемое «летопровожение» (праздник преп. Симеона Столпника, отсюда прозванного в народе Летопроводцем). В этот день патриарх совершал торжественный выход из Успенского собора с крестами, чудотворными иконами и хоругвями на площадку к Архангельскому собору; а государь выходил туда же из Благовещенского собора. Там ставили два «места» (две сени), царское и патриаршее. Государь принимал от патриарха благословение; после чего оба они становились на свои места. Звон прекращался; при пении патриаршего хора бояре и все власти попарно подходили и совершали по два поклона царю и по одному поклону патриарху. Затем происходило освящение воды. Сей торжественный выход оканчивался многолетием государю «со властьми» и обращенным к нему приветственным словом патриарха. Приложившись к чудотворным иконам и к двум евангелиям, государь возвращался в Благовещенский собор, где слушал обедню; а патриарх шел в Успенский собор, где сам совершал литургию.

Эти и многие другие обрядовые подробности находим мы в названном выше «Уставе о трезвонах». Как строго Филарет наблюдал точное исполнение устава, свидетельствует следующий там же приведенный случай. В 1630 году патриарх «велел старост звонарских бить нещадно батоги за то, что они зазвонили» несколько ранее, чем следовало, во время описанного выхода на Новый год[8].

Филарет Никитич не упускал случая возвысить свой дом также помощью предметов веры и благочестия. Московский посол в Персии Коробьин известил государей, что шах Аббас предлагает подарить им срачицу Христову, которую он захватил во время своего похода в Грузию. Государи приказали всеми мерами добиваться этого сокровища. В 1625 году действительно приехали от шаха Аббаса послы Русан-бек и Мурат-бек и на торжественном приеме их в Грановитой палате поднесли патриарху Филарету Никитичу золотой ковчег, в котором заключен был небольшой кусок ветхой полотняной материи. Так как сия святыня пришла от иноверного царя, то патриарх вместе с Освященным собором, ради ее испытания, устроили молебны, недельный пост и хождение с нею по больным. Затем разослана была окружная грамота к областным архиереям с известием о чудесных исцелениях и с повелением ежегодно отправлять празднество в честь Ризы Господней 27 марта. Самая срачица в золотом ковчеге хранилась в Успенском соборе; от нее отрезали две части: одну в особом ковчеге носили по больным, а другую вложили в крест, находившийся у государя. С самой святыней соединена была такая легенда: при распятии Христа присутствовал один римский воин из Грузии; когда метали жребий о хитоне, он упал на сего грузина, и последний отвез хитон на свою родину.

Главный персидский посол, привезший срачицу Господню, Русан-бек в Москве предался пьянству, буйству и душегубству: убил одну из своих жен и шестерых своих прислужников; по просьбе его товарищей