Потом где-то глухой россыпью ударила барабанная дробь и…

Толпа вдруг валом повалила за двухэтажный стеклянный павильон с вывеской «Вещевая распродажа».

А марш наяривал все громче и громче. Катя, подхваченная толпой, была как лист, сорванный с дерева.

За павильоном открылось узкое шоссе, потом снова торговые ряды, а вот за ними…

Сначала она увидела яркий плакат, а над ним горой высился оранжевый купол. На плакате были нарисованы гривастые свирепые львы на тумбах. А над куполом дугой выгибалась вывеска с разноцветными, точно пьяными буквами: «Цирк. Добро пожаловать!»

Но не львы на афише, не черные мощные динамики у железной ограды, изрыгающие марш, приковали внимание посетителей ярмарки, а…

Это и точно было как удар грома! Катя застыла на месте: среди людского моря, среди всех этих пестрых прилавков, автофургонов, среди лотков с грошовой бижутерией, моющими средствами, куриными окорочками, среди всех этих копченых селедок, кругов крестьянского сыра, поддельной гжели и дешевой электротехники неторопливо, важно, царственно вышагивал огромный серый слон, накрытый алой с серебром попоной.

Катя, как во сне, глазам своим не веря, видела это существо: лопухи-уши, помахивающие в такт шагам, морщинистый гибкий хобот, ноги-колонны. Верхом на слоне, словно так это было и нужно, ехал парень в потертых белых джинсах и белом шутовском тюрбане с павлиньим пером. А потом Катя увидела и то, над чем так потешались зрители. Перед слоном шел еще один парень, почти мальчишка, с крохотным французским бульдогом на поводке. Точнее… Вот, словно толстая серая змея, изогнулся хобот и аккуратно забрал у парня поводок, и теперь слон прогуливал собачку. Слон и Моська… Катя столбиком стояла в толпе любопытных. А Чудо, то есть Слон и крохотная собачка, проплывали мимо.

Впоследствии Катя думала: настоящие события всего этого странного дела начались именно тогда, у входа в цирк-шапито. Ведь именно там ей показалось, что она прощается с обыденностью и стоит на пороге не только причудливых и неожиданных событий, но и на пороге совершенно незнакомого мира, который еще предстоит открыть и для себя, и для других.

— Господи, Катя, куда же ты пропала?

Мещерский. Говорит взволнованно, а сам смотрит на…

Катя улыбнулась — по улицам слона водили. Вот оно, значит, как это бывает!

— Сережа, посмотри, что за прелесть!

— Но это же цирк! Устроили для рекламы, для привлечения публики.

— Чем же они его кормят?

— Кого? — опешил Мещерский.

— Да слона!

Катя так и светилась. Казалось, уже все забыла, все — и Стрельненский ОВД, и кладбище с его страшной загадкой, и установленную личность убитого на двадцать третьем километре.

— Идем, Сережа. — Она схватила Мещерского за руку и повлекла туда, где скалились с афиши восхитительно-злые желтые львы.

Но и у кассы, как и всюду в этот злополучный день, их подкараулило разочарование.

— Сегодня представления нет, — уныло сообщила Кате молодящаяся крашеная старушка-кассирша, — представления у нас по четвергам, пятницам и по выходным два — дневное и вечернее. Но сегодняшнее и завтрашнее отменены по техническим причинам.

— Извините, но я бы хотела поговорить с вашим администратором.

— Но девушка, я же русским языком вам объясняю! Представления отменены, а вы…

— Простите, но я из газеты. Корреспондент. А это мой фотограф. — Катя вытолкнула вперед Мещерского. — Вот мое удостоверение. — Она порылась в сумочке и извлекла редакционное удостоверение сотрудника «Вестника Подмосковья», которое всегда имела с собой на всякий случай. — Так как же мне найти вашего администратора? Мы хотим договориться о серии репортажей о вашем замечательном цирке.

«Вот что такое всемогущество прессы», — грустно думал Мещерский, когда кассирша мигом выпрыгнула из кассы и быстренько, рысью повела их за ворота, на территорию шапито. Как оказалось, помимо самой арены и шатра над ней, цирк занимал большой пустырь, начинающийся на задворках ярмарки и некогда служивший «дикой» автостоянкой. Сейчас пустырь был обнесен высокой металлической оградой.

А за ней вырос целый кочевой городок: вагончики, автофургоны, дощатые времянки, пластиковые павильоны и огромное количество больших грузовых прицепов. Вагончики стояли вплотную к ограде, образуя нечто вроде второго забора, непроницаемого для любопытных глаз. А за ними на покрытых разбитым асфальтом площадках…

Катя на ходу отчаянно вертела головой. Да и было на что смотреть! Вот парень, ведущий на поводу ленивого презрительного верблюда, вот клетка на колесиках с бурыми медведями, возле брошенный кем-то шланг, из которого все еще течет струя воды. Катя вовремя перепрыгнула через него. Мещерский — ворона — споткнулся. Вот вагончик с надписью «Бухгалтерия», а возле него туча народа, и какого! Два клетчато-полосатых клоуна, культурист, ну что там ваш Шварценеггер, стая работяг в спецовках, выводок полуголых барышень в серебряных бикини и знойный брюнет в безукоризненном жокейском костюме.

И тут же: "Моя Манюнечка, девочка моя, красавица… вот умница. Вот брауши[1]…" — сказочно-гнедая, точно шоколадная, лошадь склонилась в поклоне перед тоненькой немолодой женщиной в желтых шортах и ковбойке. Женщина плавно взмахнула рукой, и лошадь по ее команде взвилась на дыбы, кося умным черным глазом. «Вот умница, Манюнечка…»

— Осторожно! Осторожно, говорю вам! Обойдите меня справа…

Катя едва не наткнулась на жонглера — тот медленно пятился на нее спиной. Он тоже репетировал на воздухе. В его руках так и мелькали какие-то сияющие цилиндры. Однако вид у жонглера был непрезентабельный: загорелое до черноты худое лицо, заношенный выгоревший «адидас».

— Справа, ну я же сказал, — черные глаза царапнули Катю, она послушно шарахнулась вправо и…

И тут, точно горох, ей под ноги посыпались крошечные собачки: три карликовых шпица, две болонки и пекинес — залаяли, закружились, как заводные.

— Оля, забирай свою ораву скорее! — неожиданно зычно крикнула билетерша.

— Да сворка лопнула, Оксана Вячеславна. Кыш, Чижик, Клякса, ну-ка, ко мне! Сейчас же, кому говорю! — из ближнего вагончика высунулась спортивная брюнетка в ярком сарафане и бигуди.

Но собачки, не слушая хозяйку, самозабвенно облаивали Катю, сонного верблюда, клетку с медведями.

— Вот у нас администраторская, — билетерша подвела их к голубому автофургону, с трогательными кружевными занавесочками на окнах. — Пал Палыч, Щаша! Это к тебе. Корреспондентка из газеты! Вот рекламу-то бесплатную бог послал!

Обычно после такой прелюдии все шло как по маслу. Катя была довольна — это называется «молва, бегущая впереди вас семимильными шагами». После словечка «пресса» вас сажали в красный угол, все вам показывали и рассказывали, нещадно при этом похваляясь. Правда, так бывало лишь в гражданских организациях и коммерческих структурах, кровно заинтересованных в рекламе. На родную же милицию слово «пресса» и даже больше — «ведомственная пресса» действовало как зубная боль.