Бруно расстелил свою подстилку рядом с Мари. Она попробовала представить себя с ним, но у нее ничего не вышло. Она, Бруно, Карина и Алекс знали друг друга с детского сада. А Симона она знала еще дольше. На одной из самых старых пожелтевших фотографий из семейного альбома они были младенцами. Лежали в одной кроватке, а их мамы, Элисабет и Эбба Видье, стояли позади них принаряженные. Они с Симоном двоюродные брат и сестра, а по ощущениям — родные. И все же Мари проще было представить себя наедине с Симоном, чем с Бруно. Милым, предсказуемым Бруно.

— Эх, лучше, чем сейчас, уже не будет, — вздохнул Алекс. Он глубоко затянулся и передал сигарету Карине. Симон наигрывал на гитаре. Тихие аккорды смешивались с потрескиванием костра. Внезапно из леса донесся звук, и Карина выпрямилась.

— Что это, ветка хрустнула? — встревоженно спросила она.

Бруно поднялся и некоторое время высматривал что-то среди деревьев.

— Косуля, — сказал он. — Или олень.

Карина, кажется, успокоилась и снова положила голову Алексу на грудь. Бруно сел на подстилку, на этот раз ближе к Мари. Смущенно улыбнулся, встретив ее взгляд. Мари подумала, что следовало бы, наверное, пресечь это сближение. Но она опьянела и сегодня вечером позволит себе и пить вино, и принимать его восхищение. Всего через несколько недель они с Симоном будут жить в квартире в центре Лунда. Она уже устроила себе частичную занятость — работу в штаб-квартире партии в Мальмё. Ей, конечно, помогло, что она дочь Бенгта Андерсона, но она не собиралась испытывать угрызения совести по этому поводу. План совершенно прозрачный: стенографировать на собраниях и варить кофе те несколько лет, что она будет грызть гранит науки. Сдать выпускные экзамены и стать новым именем с правильными партийными связями и родословной. Пару лет набираться ума-разума, участвуя в местной политической жизни, а потом, как раз к 2000 году, двинуться в риксдаг. Как заманчиво звучит: начало двухтысячных. Не какие-нибудь унылые девяностые, а — двухтысячные. Будущее.

Симон заиграл что-то другое, тихонько подпевая на припеве. Когда Симон брал в руки гитару, общее настроение как-то менялось. Они взрослели, и по мере их взросления это становилось все более очевидным.

— А вы думали, — сказала Карина, прервав размышления Мари, — что сегодня вечером мы, может быть, в последний раз вместе?

— Ключевое слово — “может быть”, — сказал Симон, не переставая играть. — Я собираюсь влезть в спальник, не раздеваясь. Вы знаете, как я отношусь к палаткам.

— Я не это имела в виду. — Карина затянулась.

— А что ты имела в виду, детка? — Алекс потянулся за сигаретой, но Карина сделала вид, что не поняла его жеста.

— Что мы тут сидим, может быть, вообще в последний раз, — грустно проговорила она. — Алексу через две недели лоб забреют.

— Это называется — проходить военную службу, — перебил он, но Карина пропустила его слова мимо ушей.

— А Мари и Симон уедут в Лунд.

— В следующий вторник, — подтвердила Мари. — Кстати, Симон, ты все еще не подписал контракт на квартиру.

Симон промолчал, и Мари разозлилась. Вот всегда он так — вечно опаздывает, вечно тянет до последнего.

— Найти общежитие студенту в Лунде почти невозможно, — раздраженно сказала она. — А квартиру еще труднее. Папа на столько рычагов нажал, чтобы нам эту устроить. — Мари повернулась к Симону, чтобы он уж точно услышал. — И смотри не напутай ничего. Завтра я к тебе заеду, и мы со всем разберемся, ладно?

— Угу, — промычал Симон, не отрывая взгляда от струн.

Мари выпила еще вина, обнаружила, что стаканчик пуст, и потянулась за бутылкой.

— Вы трое в любом случае уедете, — продолжила Карина. — Останемся только я, Бруно и осточертевший Неданос. Жопа мира.

— Ну и что? — запротестовал Бруно. — У меня есть планы. У тебя ведь тоже?

— Ну, — буркнула Карина.

— Планы? Какие у тебя планы, детка? — Алекс как будто развеселился. Карина глубоко затянулась.

— Никуда не поступлю, буду работать официанткой на Ибице, да хоть au pair, если найду место. Что угодно, лишь бы убраться подальше отсюда.

— Детка, — сказал Алекс, — мы же уже все обсудили. Пока я в армии, ты берешь полную занятость в доме престарелых. Если все будет нормально, мы следующим летом смотаемся на Крит, если это не пойдет вразрез с моим графиком соревнований.

— Или я уберусь отсюда без тебя. Хоть сейчас. От Оке и мамы, от твоих родителей, от всех, кто косо на меня смотрит. На хрен эту дыру, где самое главное — быть как все.

— Да, детка, конечно… — Алекс снисходительно погладил Карину по волосам, но она оттолкнула его руку. И вдруг выпрямилась.

— Слышали?

— Что? — спросили Мари и Бруно почти хором. Гитара Симона стихла.

— Что на этот раз? — рассмеялся Алекс. — Опять олень-людоед?

— Ш-ш! — Карина встала и стала всматриваться в направлении разворотного круга.

Там, среди деревьев, прыгала, приближаясь, одна-единственная фара, за светом тянулся глухой рокот мотора. Этот звук почему-то заставил Мари вздрогнуть.

Первый день, который Анна провела в полицейской форме, пришелся на 25 июня 1994 года. Она до сих пор помнила, как нервничала, как зудела кожа под воротничком рубашки, как непривычно давил на бедра пояс с кобурой. Как она поняла, что все остальные на планерке знают друг друга вдоль и поперек. Знают чужие сильные и слабые стороны, знают, что нужно, чтобы работать вместе. Все, кроме нее.

Сегодня Анна не сидела молча позади всех; сегодня она стояла перед коллегами, и все взгляды были направлены на нее. Но чувствовала она примерно то же, что и в свой первый день. Общим счетом двадцать шесть человек — вот и весь штат. Анна в отличие от Хокана не была прирожденным руководителем. Ее сильная сторона — умение слушать, а не говорить, поэтому свою речь она репетировала несколько недель.

— Ну, поприветствуем нашего нового начальника и мою преемницу, Анну Веспер. Добро пожаловать в Сконе, добро пожаловать в Неданос. — Хенри Морелль повернулся к Анне.

— Здравствуйте. — Анна постаралась встретиться взглядом по возможности с каждым. — Меня зовут, как сказал Хенри, Анна Веспер, мне сорок пять лет, и я приехала, как вы уже слышали, из Стокгольма, где служила комиссаром в отделе по расследованию тяжких преступлений. Последние семь лет. — Она вдохнула поглубже и продолжила гораздо медленнее: — Но не беспокойтесь, в детстве мне случалось проводить лето у родственников в Эстерлене, так что я понимаю по-сконски, хотя сама не говорю.

Анна улыбнулась, и ей в ответ улыбнулись двое полицейских помоложе. Прочие даже не попытались изобразить улыбку.

А я что говорил, напомнил ей Хокан. Юмор — это абсолютно не твое. Придерживайся лучше того, что у тебя хорошо получается, дурила!