В коридорах стало весьма прохладно. Гаврюха со Степаном отвязали инженера от стены, опустили на пол, положив под голову свернутую поддевку. Он сразу пошевелился, обхватил голову руками, потом провел ими по лицу, размазав вытекшую из носа кровь.

– Где он? Где? – сразу заговорил инженер.

– Лежи, Капитон Сергеевич, – Степан постучал его ладошкой по груди. – Нету больше истукана.

– Все кончилось хорошо, – добавил Жбанков. – Спасибо тебе, Капитон Сергеевич. Спас ты всех, и будет тебе от меня особая за это благодарность.

– Оставьте, Петр Алексеевич, – слабо проговорил Меринов. – Жизнь – лучшая благодарность.

Полежав еще с минуту, инженер нашел силы подняться.

– Что ж... Надо возвращаться в залу. Боюсь, ремонту много будет.

– Вот она – жизнь наша, – вздохнул дед Андрей. – Мы на мертвого чужеземца грешили, а у нас, оказывается, живой каменный идол имелся.

– Надо бы отнести Вавилу, – угрюмо сказал Степан. – Положить их рядышком – пусть вместе теперь лежат.

Оказалось, идол почти ничего в общей зале не испортил. Только перевернул одно кресло, которое тут же без труда водрузили на место. Убедившись, что все механизмы пребывают в исправности, Меринов отправил Степана с дедом осмотреть все помещения и проверить, нет ли где незамеченной поломки. Те прихватили инструмент и без лишних разговоров ушли в железные недра.

Жбанков прошел в свой нумер, чтоб тихо полежать и успокоить нервы. Личные вещи опять стали родными и уютными, они словно улыбались и радовались возвращению хозяина. Но Жбанков, не замечая их лицемерной радости, думал прежде всего о деле. Он рассуждал: вернуть ли ему деньги и бумаги обратно в ящик. Решил, что, пожалуй, не надо. После всего, что было, в сапоге им спокойнее.

Едва лишь он опустился на койку, как из коридора послышались крики. Купец чертыхнулся и вышел наружу. Сразу увидел деда.

– Ну, что шумишь? – нахмурился Жбанков.

– Идол! Идол-то!.. – Дед никак не мог закончить мысль.

– Что? – тихо проговорил Жбанков, и внутри у него все затряслось: неужели опять?!

– Летит! За нами летит!

– Откуда ты можешь это знать?

– Да сам видел. И Степан видел, через окошечки.

– Может, почудилось?

– Да если б так...

Очень скоро все лично удостоверились, что дед говорит истинную правду, а не придумывает и не бредит на почве пережитых страшных событий. Через стеклянное окошко возле запасного люка, если скосить глаза, можно было разглядеть продолговатую каменную глыбу с ртом-дыркой, которая неслышно скользила за снарядом в черной пустоте. Зрелище было жутким и всех повергло в удрученное настроение.

– Может, – недоуменно хмурился инженер, – это есть следствие двигательной инертности? Хотя он должен был удаляться от нас под углом... Но с другой стороны...

Никакой ясности его лопотание не принесло, наоборот, всех еще больше испугало. Было видно, что на этот раз Меринов полностью сбит с толку и его научные фразы есть не более чем пустой шум.

– Ну да пусть себе летит, – махнул он рукой. – Там он для нас не опасен. Только вот что... Пускай Гаврюха иногда сюда приходит и поглядывает. Если будут замечены какие-либо изменения, следует сразу мне доложить.

Странное событие не помешало Жбанкову вернуться к себе и так крепко уснуть, что не увидеть даже снов. Хотя сны в таких ситуациях бывают весьма оригинальными и экзотическими, если не сказать хуже. Впрочем, перед самым пробуждением купец уловил в своей сонной душе какой-то грохот, отчаянные крики... Проснувшись, он умиротворенно вздохнул и поздравил себя с тем, что все страшное уже позади.

Бодро вскочив с койки, Петр Алексеевич посмотрел вокруг себя и... застыл с открытым ртом. В помещении был полный кавардак. Повсюду валялись незнакомые, чужие бумажки, вещи, предметы туалета. Две серые портянки вульгарно висели прямо на спинке койки. Похлопав глазами с минуту, Жбанков вдруг весело рассмеялся. Оказалось, утомленный и расстроенный минувшими событиями, он проявил невнимательность и уснул в нумере своего приказчика Гаврюхи. А тот – либо постеснялся разбудить, либо вообще здесь еще не появлялся, проводя время в общей зале.

И тут он совершенно явственно услышал истерический голос своего приказчика, донесшийся из-за дверей:

– Рвет железо! Железо рвет! Где инженер?!

– Что там такое? – пробормотал Жбанков, еще не особенно волнуясь.

Он толкнул дверь и выглянул в коридор. Сначала ему показалось, что там царит тишина, не считая шума горящего в топках пороха. Но потом сквозь этот мерный гул проступили встревоженные голоса, очень слабо слышимые. Трудно было даже понять, откуда они идут, с какой стороны. Недолго думая, Петр Алексеевич отправился в сторону общей залы. И, почти достигнув цели, вдруг обнаружил, что коридор наполовину перекрыт толстой железной перегородкой, которая продолжала медленно выползать из особого паза в потолке. Промедли купец еще минуту, и перегородка совершенно закрыла бы ему проход. Но Жбанков вовремя опомнился и успел проскочить под ней. Еще несколько шагов, поворот – и он в общей зале.

Петр Алексеевич чувствовал горячее желание учинить всем допрос, что такое опять происходит вокруг, он открыл даже рот, чтоб начать, как говорится, от прохода.

Но рот его так и остался открытым, ибо общая зала была совершенно пуста. Кожаные кресла сиротливо стояли перед железными тумбами с рычагами.

Жбанков обвел языком пересохшие вдруг губы. Раздумывать было некогда да и не о чем, поэтому он поспешно бросился обратно в коридор. Но, увы, лишь наткнулся там на выросшую из потолка перегородку, уже полностью закрывшую проход. Какое-то неведомое чутье подсказало Жбанкову, что он один попал в беду, что ему непременно нужно быть сейчас там, где вся команда. А она, вернее всего, пребывает в настоящий момент в районе грузовых кабин. Больше ей просто негде быть, снаряд не такой уж большой.

Память быстро подсказала, что из общей залы есть запасный выход – толстая труба. Купец вернулся, нашел люк. Казалось, темнота внизу стала еще гуще, но он решительно погрузился в нее, спрыгнул с лестницы...

Пройдя с десяток шагов, Жбанков попал в тупик. В трубе тоже сработала какая-то перегородка, закрыв последний путь для бегства.

Он бессильно опустился на пол, сжав лицо руками. Сердце стучало, будто хотело настучаться впрок, на случай, если больше не придется ему уже стучать. Жбанков ни секунды не сомневался, что произошло нечто ужасное и что сам он сейчас на краю гибели.

Сидеть – бессмысленно. Ходить, искать – некуда идти. Он вернулся в общую залу. В сердце тлела надежда, что сейчас он вылезет – и увидит всех на своих местах: Меринова, Степана, Гаврюху, деда Андрея... Впрочем, разум беспощадно твердил, что надежды эти тщетны. Откуда бралась такая уверенность, Петр Алексеевич и сам не знал.

Конечно, в зале оставалось все так же пусто. Рычаги торчали из тумб и из пола, как мертвый лес. Огоньки мигали отчужденно и холодно, как и звезды в маленьких окошках из каленого двойного стекла.