Коля с недоумением смотрел на брата. Тот улыбнулся и сел рядом.

– Есть хороший детский писатель Алексей Пантелеев. Я читал много его рассказов. Один из них про маленького часового. Хочешь, расскажу?

– Маленького, как я?

– Да, точно такого, как ты!

– Конечно, хочу!

– Ну, слушай…

Когда Васька закончил рассказывать, Коля долго сидел, напряжённо о чём-то думая, потом спросил:

– А мальчику было страшно стоять в темноте?

– Конечно!

– И он всё равно не уходил?

– Нет.

– Почему?

– Знаешь, Коля, в жизни есть не только слово – хочу, но и слово – надо! Часовой не может сам оставить пост. Ему доверили охранять объект, значит, надо охранять, пока не сменят. И тот мальчик это понимал.

– И на войне тоже надо охранять?

– А на войне особенно, там враг!

– И защищать людей надо?

– И защищать.

– Вась, а если бы сейчас шла война, ты бы меня защищал?

– Конечно, ты же мой брат!

– А я тебя не защищаю, наоборот… И слово «надо», не знаю, – пытаясь сдержать слёзы, прошептал Коля.

– Ну, что ты, братишка! Ты ещё совсем маленький! – сказал Васька и осёкся.

– Тот мальчик, что стоял на часах в темноте, такой же, как я!

И он заплакал, растирая глаза грязными кулаками:

– Вась, я больше никогда-никогда не буду маме про тебя говорить! И пинать не буду, и дразнить тоже! Только защищать, как ты меня. Даже без всякой войны! Ты вот прыгнул за мной в пропасть, а я бы так не смог!

Он был таким жалким, что Ваське захотелось обнять и защитить его самого, но он протянулся руку и серьёзно сказал: – Договорились!

Тот сразу замолчал и доверчиво вложил маленькую ладошку в широкую ладонь брата.

– Ты мне веришь?

– Конечно, верю!

Коля вздохнул и снова прижался к брату. Прошло какое-то время. Васька сидел неподвижно, обнимая всхлипывающего мальчишку, и думал его над словами.

– Защитник ты мой, – погладил он рыжие вихры. Тот прижался ещё теснее, вздрагивая от пережитого страха, прохлады и сырости.

«С одной стороны и хорошо, что рюкзак остался наверху. Может, хоть его увидят», – подумал он.

Коля уснул. Васька с тоской смотрел на небо, едва просвечивающееся сквозь кустарник, понимая, что даже найти их будет сложно…

Разбудил Ваську неясный шум. Рядом посапывал Коля, положив голову на его колено. Нога затекла, но пошевелиться он боялся, чтобы не разбудить раньше времени брата. Шум становился всё слышнее, он уже различал голоса. Узнав отца, испугался. Первой мыслью было – промолчать! Васька, дрожа от холода и страха, даже вжался спиной в каменную стену, чтобы не увидели сверху! Но тут брат снова всхлипнул во сне, и он словно очнулся, – «Да, что это я!»

Осторожно передвинул брата, освобождая ногу, и вскочил.

– Мы здесь! – закричал громко. Коля открыл заспанные глаза и спросил:

– Вась, ты чего кричишь? Но тут же сам понял.

– Это папа с мамой?

– Да, малыш.

– Вась, а нас накажут?

– Думаю, что меня точно накажут.

– А меня?

– Наверное, нет. Это я увёл тебя в горы и столкнул в расщелину, хоть и нечаянно.

– Да, столкнул нечаянно ты, но в горы мы ушли вместе. И я не малыш! – нахмурил он брови.

Васька грустно улыбнулся.

– Ладно, давай кричать, а то мама с папой мимо пройдут, нас ведь не видно.

И они закричали уже вдвоём. Вскоре послышались быстрые шаги, и в расщелину заглянул отец. Вытащить ребят было делом одной минуты – вместе с родителями их искали трое солдат. Они бросили верёвку, и Васька привязал брата, которого быстро вытянули наверх, а затем и его.

Колю обнимала и целовала мать, вытирая мокрым платочком то опухшие от слёз глаза, то чумазое лицо сына. Васька стоял, опустив голову. Отец прошёл мимо и коротко бросил:

– Дома поговорим.

Мать отпустила Колю, подскочила к старшему сыну и закричала:

– Ты что-о-о!

Голос сорвался на визг. Она замахнулась, собираясь ударить, но тут же отшатнулась – между ними стоял Коля.

– Не трогай Ваську, мы оба виноваты, – и повернулся к старшему брату, – не бойся, я рядом!

Мать замерла с поднятой рукой и в недоумении переводила взгляд с одного сына на другого. Отец остановился, медленно повернулся и посмотрел на Ваську. Во взгляде его было удивление и – одобрение!

Затем он подошёл к младшему сыну и присел перед ним. Побледневший и слегка осунувшийся мальчуган, с разодранными в кровь руками и синяками на ногах, смотрел вызывающе.

– Мы оба виноваты, – упрямо повторил он, – не надо Ваську наказывать!

Солнце, так и не опустившись за горизонт, снова медленно поползло по прозрачно-голубому небу, освещая разноцветную тундру и фигуры людей, идущие вниз по склону горы. Впереди, крепко взявшись за руки, шагали два брата.

Кирюша стоял на крыльце и наблюдал за играющими во дворе мальчишками. Подойти к ним он не решался, так как переехал в этот район совсем недавно и пока чувствовал себя чужаком. Дом, в котором он теперь жил с мамой, был пятиэтажный и старый, намного хуже, чем их бывшая высотка в центре города. Но двор гораздо лучше.

Несколько таких же панельных домов стояли полукругом, образуя почти замкнутое пространство, где среди зелени и цветов уютно разместился детский городок. По всему периметру дворика росли высокие тополя, закрывая окна почти до пятого этажа. Посреди двора, под двумя огромными ивами и стайкой молодых берёзок, словно срослись с зелёной травой разноцветные скамейки, на которых важно восседали старушки и вели свои нескончаемые беседы, ревностно охраняя от расшалившейся детворы огороженные цветники.

Двор чем-то неуловимо напоминал бабушкину деревню, и Кирюше это нравилось!

Вот двое ребят примерно его возраста вышли из-за угла и остановились возле горки. Наблюдая за мальчишками, которые развернули во дворе целое военное сражение, они с интересом поглядывали и в его сторону. Ему хотелось подойти познакомиться с ними, но он боялся.

Сколько себя помнил Кирюша, он постоянно чего-то боялся: на улице – собак и машин, в школе – учителей, в больнице – врачей и уколов, а дома…

Дома – темноты и папы. Почему папы, он и сам не знал.

Тот никогда его не бил, даже не повышал голос, но когда ставил перед собой и тихим невыразительным голосом говорил, какой он плохой, трусливый и бестолковый, Кирюшу даже тошнило от страха, а слёзы катились непроизвольно. Увидев мокрые щёки сына, папа растягивал тонкие губы то ли в брезгливой, то ли в презрительной усмешке и отталкивал его.