божественно печет его супруга — с яйцами и луком, с яблоками, и даже с килькой. Пирожков было много, а то, что они остыли — так это ерунда. Вкусные, еще свежие. И как тут не сбегать? Бежать пришлось Барыкину, потому что он был в «гражданке», а нам, «обмундированным», покупать водку невместно. Ну, а кроме того, Санька очень хотел хоть отблагодарить меня за то, что я защитил его на собрании комсомольского актива, поэтому он даже от рублишка, предложенного как часть «взноса», отказался.

Пили чисто символически, разговоры разговаривали на нейтральные темы, но слово за слово, заговорили о политике, а потом добрались и до «вражеских голосов». То, что их у нас слушали — не секрет, даже существовал миф, что работают специальные «глушилки», засоряющие эфир. Так, чтобы враги не прорвались.

— Вот, говорят у нас: «Голос Америки», «Голос Америки» — хмыкнул Петр Васильевич. — Дескать — у нас-то от народа правду скрывают, а там говорят чистейшую правду!

— А разве не так? — пожал плечами Санька, косясь на меня — дескать, а тебе наливать?

Барыкин сам иной раз слушал антисоветские радиостанции, потому что у какой-то из его подруг дома стояла радиола. Но он отчего-то предпочитал «Радио Ватикана» на русском языке. С чего бы это? Верующим Саня не был, а уж в католики он точно не собирался. Да и вряд ли в те годы Барыкин знал разницу между этими конфессиями.

Я помотал головой. Я и прежнюю-то порцию не допил, куда мне еще? Вот, не лезет нынче водка. Надеюсь, со временем все войдет в норму, а иначе, не знаю как и работать. Санька настаивать не стал — типа, нам больше достанется, а у него совесть будет чиста — он-то, как порядочный человек, проставился, а то, что я пить не стал, не его забота.

Петр Васильевич убрал все бумаги, аккуратно застелил стол свежим «Коммунистом», а потом принялся выкладывать пирожки, испеченные супругой. Думаю, Елена Владимировна (тетя Лена, как мы ее называли), прекрасно знала, что супруг подкармливает молодую «поросль», потому что всегда пекла с большим запасом.

Посмотрев на произведение своих рук, дядя Петя хмыкнул:

— А вот была такая история, когда беспорядков не было, а «Голос Америки» объявил, что в городе Череповце Вологодской области произошли массовые беспорядки студентов. И не просто беспорядки, а беспорядки политические. Мол — студенты требуют свергнуть Советскую власть и нападают на милицию. Представляешь?

Я-то точно знал, что в нашем городе такого не было, а Барыкин призадумался. Понятно, что он с трудом представлял себе студенческие беспорядки в нашем городе, а уж чтобы студенты — правильнее сказать, студентки, так как в местном педагогическом институте учились, в основном, девушки, приехавшие из деревень, требовали свержения власти, и подавно.

Но тема «массовых беспорядков» перекликалась с нашей сегодняшней работой. В одной из общаг, что находилась в ведении дяди Пети, назревала «война» с другим общежитием, к которой жильцы готовились заранее. А как не готовиться, ежели накануне строители ЧМХС[8] побили на танцах слесарей из КХМ[9]? Не поквитаться за своих — неудобняк. А у дядя Пети везде имеются собственные источники информации, поэтому милиция сработала чуточку раньше, чем начались полномасштабные боевые действия.

Источники у Петра Васильевича заслуживают доверия, поэтому к делу подключили и уголовный розыск, и прокуратуру, а участковые инспектора, проведя рейды по враждующим «кланам», изъяли потенциальные орудия преступления — штук сорок заточенных арматурных прутьев, штук пять ножей (будут ли они считаться «холодным» оружием — это экспертиза установит), и даже один обрез! Обрез, как определил дядя Петя, был сотворен из «берданки», патронов к нему не нашли, но кто знает?

Можно бы посетовать — вот, мол, санкции на обыски мы у прокурора не брали, но не стану. Мы всё равно протоколом обыска это и не оформляли, избави бог! Приобщили к рапортам — и дело с концом. Прокуратура, хотя и бдит за соблюдением буквы закона, но в некоторых вещах понимает — пока заморачиваемся бюрократией, время уйдет.

Еще мы «упаковали» и отправили в КПЗ человек десять — жильцов тех комнат, в которых и обнаружили арсеналы. Пока по мелкому хулиганству. Такой вот парадокс: за мелкое хулиганство реально можно получить пятнадцать суток административного ареста, но начни сгущать краски, чтобы, дескать, ещё крепче засадить — и ничего не получится. За пределы мелкого хулиганства выйдешь, а на задержание в связи с уголовным делом данных не хватит. И всё — отпускай злодея. Из-за побитых слесарей возбудили скромную хулиганку. Про массовые беспорядки — ни в коем случае, ни гу-гу! Теперь следователям работа — им предстоит выяснить: причины и обстоятельства ссоры, кто закоперщик, кто изготовлял оружие и все такое прочее. Попутно уголовный розыск закроет свои «глухари» по травмам, причиненным в той самой драке. Битые строители своих обидчиков не сдавали — мол, сами упали. Да и ладно, сыщики разберутся. Важно другое: мы сотворили самое главное — не допустили массовой драки, в которой наверняка бы пролилась кровь. А теперь, когда заводилы задержаны, а кто-то из них и сядет, драки не случится, а прочим бузотерам дан наглядный урок. И в городе поспокойнее будет.

Так что, разговор о беспорядках был в тему.

Саня даже отложил пирожок, который уже успел надкусить, чтобы не отвлекаться.

— И что там было?

— Как там с самого начала было — не видел, врать не стану, а то, чему сам свидетелем стал, о том и расскажу.

Мы покивали, дядя Петя опростал свой стакан, чтобы речь лилась ровнее, и начал:

— Было это в шестидесятом году, я даже день запомнил — двадцать пятого июня, день молодежи. Я в тот день на выходном был, в Мяксу ездил, по своим делам, а вечером приезжаю — прибегает из отдела помощник дежурного. Глаза выпучил — мол, товарищ капитан, срочный сбор по тревоге. Ну, понятное дело, я ноги в руки — и в отдел. У нас в ту пору отделений не было, один отдел на весь город. А там наш дежурный Ефимов, мне автомат дал — без патронов!, а потом приказал всем грузиться в бортовую машину и в парк культуры и отдыха ехать. Дескать — драка там, массовая, разнимать надо, самого начальника отдела не то убили, не то ранили. Мол — как поступил сигнал о начале драки, он туда один кинулся, разнимать.

Было нас в машине человек десять, до парка ехать всего ничего, подъезжаем — а там