Бобров вынул из кармана брелок с ключами.

– Держи.

Я взял связку.

– Надеюсь, ты доллары увез.

– Не оставлять же их там, – хмыкнул Веня.

– Знаешь приятелей погибшего? – спросил я.

– Даже имен их не слышал, – отрезал Бобров. – Сомневаюсь, что Вадим с кем-то находился в дружеских отношениях. Он жил по принципу: все мне, все мне, все только мне, любимому! Никто другой его не интересовал. Вынимай, Ваня, договор. Подпишем, я оставлю тебе деньги на расходы.

– Лучше расплатимся после того, как мы завершим работу, – ответил я, не собираясь брать ни копейки с друга детства.

Но если я сейчас заявлю об этом, Гога начнет протестовать.

– Ладно, – согласился Бобров, – делай так, как привык. Но я советую тебе всегда брать аванс.

– Можно сегодня поехать туда, где жил Вадим? – перевел я разговор в иное русло.

– Владимирский централ, – заорал из глубин офиса грубый мужской голос, – этапом из Твери-и-и…

Крик оборвался.

– Твой помощник поклонник шансона, – рассмеялся Гога, – а по его внешнему виду этого и не скажешь. Поезжай, когда посчитаешь нужным, там никто не живет.

Проводив Боброва, я вошел в столовую и увидел Бориса, который грел в небольшой кастрюльке воду. Помощник обернулся и стал извиняться:

– Простите, Иван Павлович, новый чайник…

– Не работает, – догадался я, – поэтому вы греете воду на плите! Дайте-ка я включу свое приобретение. Если не будет должного эффекта…

Борис выключил конфорку.

– Лучше не трогайте электроприбор.

– Не волнуйтесь, я сам отправлюсь в магазин для неприятной беседы с продавцом, – пообещал я и нажал на кнопку.

Послышалось шипение, затем завыл гнусавый голос:

– Бледной зарей озарился тот старый кладбищенский двор, а над сырою могилой плакал молоденький вор…

Я вздрогнул от неожиданности.

– Боря, у нас телевизор заработал?

Помощник выключил чайник.

– Это он.

Я не понял.

– Кто?

– Чайник, – коротко ответил Борис.

– Никогда не поверю, что он может петь, – засмеялся я и опять нажал на кнопку.

– Когда в Союзе процветал застой, в Тобольске на заснеженных широтах сопровождали внутренний конвой ГАИ, «уазик» и охраны рота, – замурлыкал на этот раз баритон.

– С ума сойти! Чайник с музыкой, – оторопел я. – Нам такой не подходит. Да и репертуар у него, прямо скажем, специфический. Боря, я съезжу на квартиру к Вадиму, посмотрю, что там да как, потом вернусь и схожу в торговый центр.

– Иван Павлович, у меня будет свободное время, я сам решу проблему, – не согласился Кузнецов.

Мне стало понятно, что Боря считает меня никчемным существом, не способным даже чайник купить. Небось он горько сожалеет, что не сам помчался в магазин, а пошел на поводу у меня, позволил мне самому выбрать прибор. И результат не замедлил себя ждать, у нас поселился диковинный агрегат, который голосит нечто непотребное. Соединение чайника с плеером кажется мне странным, если бы этот симбиоз исполнял Моцарта, Губайдулину, Шнитке, я мог бы еще примириться с ним, но зонги, которые любят заключенные, никогда не восхищают вашего покорного слугу. Я далек от мира за колючей проволокой и не нахожу в нем ни малейшей романтики. Нет уж, сам обменяю поющий чайник.

– Коробка от чуда техники цела? – поинтересовался я. – Если да, положите в нее сего Карузо[5], на обратной дороге я поменяю его на обычный чайник.

Боря решил поспорить:

– Зачем вам время и нервы тратить?

Ну уж нет, надо сломать уверенность помощника в моем бытовом идиотизме. Хотя один раз мне поставили такой диагноз.

Уж не помню, в каком классе я учился, когда в нашем почтовом ящике оказалась повестка. Ученику то ли девятого, то ли восьмого класса Подушкину надлежало встать на учет в военкомате. Я отправился по указанному адресу, где мне дали анкету. Паспортные данные я заполнил быстро, потом пошли другие вопросы. Каким видом спорта занимаетесь? Да никаким. Ваш любимый вид спорта? Сначала я подумал, что уже дал ответ, потом догадался, что могу тренироваться в беге на короткие дистанции и любить художественную гимнастику, и по-детски честно написал, что занятия физкультурой меня не привлекают.

По всем кабинетам я прошел беспрепятственно. Но в последнем сидела бабуля, у которой на голове было сооружение, смахивающее на любимую мною плетеную булку. Пожилая дама стала задавать вопросы:

– Что ты больше всего любишь?

– Читать, – ответил я.

– Я имею в виду из еды, – уточнила врач, – ну, например, макароны или картофель.

Я задумался и в конце концов заявил:

– И то, и другое.

– Ладно, – кивнула бабулька. – Чем лапша отличается от вермишели?

– Ничем, – удивился я.

– А собака от кошки? – продолжала врач.

– Собака – это собака, а кошка – это кошка, – ответил я, – вот в этом разница.

– Все остальное у них одинаковое? – осведомилась тетка.

Я начал загибать пальцы.

– Четыре ноги, хвост, туловище. Голова. Строение тела похожее. Только собака – это собака, а кошка – это кошка.

– Отлично! – похвалила меня дотошная бабуля. – Скажи, можно ли есть компот вилкой?

Я вспомнил, как вчера добыл из своей чашки узвара чайной ложкой круглую винную ягоду, а она тут же шлепнулась на скатерть. Николетта посмотрела на меня и заорала:

– Взрослый совсем, а до сих пор не можешь запомнить, что ягоды из компота вынимают вилкой!

– Ваня, – окликнула меня тетка Айболит, – что ты решил? Можно есть компот вилкой?

– Конечно, и даже нужно! – заявил я, радуясь, что знаю правильный ответ.

Доктор кашлянула. Мальчик, недавно прочитавший романы Рэя Брэдбери, Айзека Азимова, Станислава Лема, решил, что настала минута, когда он может высказать свое желание. И я заявил:

– Очень хочу служить в космических войсках. Но вообще-то я мечтаю стать таким, как Крис Кельвин.

– Это кто такой? – ожила медсестра, которая до сих пор молча сидела за столом у стены.

– Ученый, он прибыл на Солярис и встретил там свою умершую жену. Это если кратко. Если хотите, я расскажу подробно, – оживился я.

– Спасибо, Ванечка, – приторно ласковым голосом остановила меня доктор. – Ступай, детка, в коридор, подожди там.