Но самое большое впечатление от Индии в целом, и от Бенареса в частности, на меня произвели люди. По улицам города текла шумная людская река, и пока мы еле-еле продвигались на машине, по обе стороны дороги шли паломники. По правой стороне — в направлении Ганга, а по левой — уже возвращающиеся оттуда. На правой стороне довольно часто были видны группы, несущие прямо на руках умерших, завёрнутых по обычаю в материю и обложенных традиционными гирляндами цветов.

Для нас была организована экскурсия на небольшом пароходике по Гангу. По всему берегу реки со стороны Бенареса была видна кишащая масса людей. Они не задерживались «на пляже», а только раздевались, входили по колено, может быть, по пояс, в воду, проводили омовение в священной реке и тут же уходили, освобождая место для других. То там то здесь, прямо на берегу, чёрными клубами дымились костры, на которых кремировали умерших. Кремировали — это слишком громко сказано, так как дров в окрестности Бенареса очень мало. Наш провожатый объяснил, что превращение покойников в пепел скорее носит условный характер: как только костер прогорает, всё его содержимое спускается в реку. Наш провожатый, понимая, что зрелище для европейца выглядит, мягко говоря, странно, просил не фотографировать и довольно скупо комментировал всю эту картину.

В Индии, благодаря тому же Оже, я был приглашён в гости к одному ещё сохранившемуся тогда магарадже. Основные земли его владений были к тому времени национализированы, но огромный дворец и масса слуг говорили о былом величии. Сам магараджа был молодым человеком, получившим образование в Оксфорде в области естественных наук с упором на физику, и поэтому преклонялся перед Оже, и нас принимали на самом высоком уровне.

Застолье сменялось специфическими развлечениями: осмотром большой галереи-музея различного оружия, а затем катанием на слонах. Удовольствие, конечно, относительное и требует хорошего вестибулярного аппарата, так как создаётся полное впечатление, что тебя бросает на волнах из стороны в сторону. Слоны были чистые, ухоженные, украшенные богатыми попонами, а люльки являли собой просто произведения декоративного искусства.

Особенно запомнился мне показ дикого тигра. Нас пригласили на большую террасу на втором этаже дворца. Там были поставлены несколько подзорных труб на треногах и лежали бинокли. Было сказано, что на опушке леса, думаю, метрах в пятистах, должен появиться тигр, для которого в определённое время и в определённом месте выкладывается барашек. Охота на этого тигра запрещена, и, как нам рассказали, случаев нападения тигров на людей в этом районе не отмечалось уже много лет.

Действительно, тигр появился с опозданием не более чем на пятнадцать минут, пока нас обносили различными напитками. Вся наша компания бросилась к подзорным трубам, хотя тигра можно было видеть и простым глазом. Помню, что тигр не схватил барашка и не потащил в лес, а по-хозяйски, не спеша, начал его лопать прямо на опушке.

Благодаря письмам, которые написала ещё в Париже моя ассистентка индуска Нехалчан своим друзьям в Дели, меня пригласили несколько заметных в индийском обществе человек.

Так я познакомился с помощником премьер-министра, с которым обедал по его приглашению в Поло-клубе. Мы сидели на открытой террасе, а на поле в это время проходила игра. Помощник был очень интересный собеседник и охотно в дружелюбном тоне рассказывал о проектах, которые вынашиваются в правительстве.

Также я был приглашён в дом одного крупного бизнесмена. Запомнилось, что бизнесмен в знак своего расположения ко мне, а он был родственником моей коллеги по ЮНЕСКО, в заключение нашего обеда преподнёс мне подарок.

Новое задание Центра заключалось в том, что нужно было попытаться восстанавливать агентурные отношения с давно потерянной связью, с Полком. В годы войны нашей службой был привлечён к сотрудничеству западный дипломат Полк. Полк искренне сочувствовал нам и был на стороне Советского Союза в борьбе с фашистской Германией. Одно время он даже занимал пост посла в одной из стран и в тот период передавал нам всю возможную информацию. Денег за свою работу он не брал и работал на идейной основе. Почти сразу после окончания войны он ушёл с дипслужбы и отошёл от работы с нами. Тогда мы не пытались его искать. Дело ушло в архив. И вот, спустя лет десять — двенадцать, Полк попал в поле зрения наших служб. В Центре было решено попробовать восстановить с ним контакт, как с надёжным и, возможно, интересным человеком. Центр дал указания в Париж, так как Полк в это время жил в Париже и сотрудничал с фондом, работающим в области культуры и литературы. Фонд обосновался в Париже. Задание, естественно, было передано мне, с учётом моей работы по прикрытию. Я сумел выяснить, где живёт и работает Полк. Провёл предварительную его «установку». Затем продумал подходящий предлог в офис Полка. Офис территориально находился недалеко от ЮНЕСКО, и я решил идти без предварительного звонка и постараться попасть к Полку на приём. Все прошло строго по моему сценарию. Секретарь провела меня к шефу, и я был им любезно принят. Я представился сотрудником ЮНЕСКО, но не скрывал, что являюсь советским гражданином. Мои вопросы были продуманными и задавались не от имени ЮНЕСКО, а специально, с ярко выраженным интересом Москвы. Разговор получился достаточно лёгким. Полк рассказывал об его организации, в работе которой Советский Союз, конечно, в то время не участвовал. Я зашёл к нему вскоре ещё раз. Полк не подал вида, что как-то был связан с Россией или имеет к нам особый интерес.

Мы посоветовались, обсудили результаты моего визита к Полку в резидентуре и свои выводы доложили в Москву. Я получил одобрение моих действий и указание сделать попытку восстановить агентурные отношения.

Побывав у Полка ещё раз с коротким визитом, я пригласил его на ланч в небольшой милый ресторанчик. Было тепло, и мы, встретившись прямо в ресторане, устроились на открытой террасе. Это я продумал заранее, так как на террасе было более удобно разговаривать, не опасаясь, что кто-то услышит.

Мы в резидентуре знали о Полке очень мало — из Центра свежей информации тоже не было. Приходилось гадать, какая будет реакция у Полка, когда вещи будут названы своими именами. Никакого пароля или других условий связи у нас не было. Следовало передать привет от Михаила Фёдоровича и заявить, что последний хорошо помнит Полка и «надеется на взаимопонимание». Попытались с резидентом просчитать варианты реакции, но сошлись на том, что я сам должен выбрать и подготовить способы объяснения.

Хорошо сидим на террасе, мило беседуем. Подвожу к тому, чтобы услышать, что мой собеседник был дипломатом и работал в разных странах. Наконец, доедая Tornedo, «вспоминаю», что мой хороший товарищ в Москве Михаил Фёдорович просил кланяться и вспоминает моего собеседника с большим уважением и добрыми чувствами. Мой французский позволяет ловко и без напряжения произнести эту витиеватую речь с ключевыми словами «Михаил Фёдорович». Мгновенной реакции нет, но и пауза не затягивается. Полк с улыбкой, без видимого волнения (кадровый дипломат) говорит почти следующее: «И вы оттуда!» Но не отнекивается и вскоре спрашивает, чего же мы от него хотим по большому счёту. Деликатно, но прямо поясняю, что хотели бы восстановить сотрудничество и получать от него актуальную политическую информацию, ну и, возможно, другую помощь, особенно по интересующим нас людям. Не спеша, очень ясно Полк излагает своё видение вопроса. Он поясняет, что Советский Союз тогда был в большой опасности, и он хотел помогать нам и делал всё, что мог. «Чума гитлеризма» кончилась, Союз победил, и теперь это мощная держава, которая с каждым годом, по его мнению, будет становиться ещё сильнее. Он прямо сказал: «Вы теперь не нуждаетесь в моей помощи, да и мои силы и возможности уже совсем не те. Моя помощь просто не будет такой полезной и сколько-нибудь значимой!» Разговор, по-прежнему в любезной тональности, продолжается. Он поясняет, что я лично ему симпатичен и, что в «способностях» нашей службы он не сомневается, но что исключает агентурное сотрудничество, а со мной, в частности, готов и далее поддерживать самые добрые отношения. В этой связи он сообщает, что по средам у себя дома проводит вечера at home, на которых бывают его знакомые и друзья из дипкорпуса, люди искусства, писательская братия, и что он приглашает меня на эти встречи, желательно, для начала, с женой. На этих вечерах он готов познакомить меня с любым из гостей и представить меня им в лучшем свете, а там дальше «вам виднее». Это, как он пояснил, небольшой салон, о подобном салоне писывал Лев Толстой в «Войне и мире», рассказывая о светской жизни. Договорились, что я к нему в любом случае зайду в офис через пару недель.