Алешка терпеливо ждал, когда он докурит сигарету и положит окурок в пепельницу. А чтобы не терять даром времени, небрежно посоветовал:

– А вы в столе еще посмотрите. Может, там тоже лево на право поменялось?

Мишель сначала открыл рот, а потом стал выдвигать один за другим ящики стола. Развел в стороны руки:

– Кто его знает? Тут сам черт не разберет, где право, где лево. Значит, думаешь, кто-то шарил у меня в кабинете? Я Сережке пожалуюсь, он его живо вычислит.

– Папа такой ерундой не занимается. Вы лучше вспомните, как вы заметили, что флюгер Дракон не туда повернулся?

– Как, как? Элементарно. Ехал в Лондон, оглянулся полюбоваться своим замком на фоне утреннего неба.

– Значит, в это время вас дома не было?

– Ты что мне голову морочишь? Как я мог быть дома, если я в это время ехал в машине?

– Ну и вот, – сказал Алешка. Он догадался, что поворот флюгера для кого-то был сигналом: «Хозяина дома нет». Значит, кто-то мог в его доме делать что-то такое, что при хозяине делать не стал бы. Например, шарить в его кабинете.

Но Мишелю Алешка о своих догадках не сказал. Рано еще. Вот когда он найдет нужный окурок, тогда станет ясно: кто лазил под крышу башни и заклинивал флюгер в сигнальном положении. И кто шарил в кабинете, под пепельницей.

Мишель уже был готов поспрашивать Алешку, но снизу донесся автомобильный сигнал.

Мишель вскочил, выглянул в окно:

– Брошкина приехала. Ты свободен.

Какую связь уловил Алешка между «непослушным» флюгером и пепельницей на столе Мишеля?

Алешка спустился во двор. Решил заняться розыском и пленением сэра Джона. Но тот как чувствовал, что на него затеяна охота, и где-то спрятался. Не в будке ли Грея?

Такой случай уже был – Мишель рассказывал об этом как-то за завтраком. Сэра Джона закат застал во дворе, и он, не раздумывая, шмыгнул в Грееву будку и улегся там спать. А бедный Грей всю ночь провел рядом и только жалобно поскуливал.

Лешка пошел заглянуть в будку, но на пути оказалась машина Брошкиной. Левая дверца ее была заманчиво распахнута. И, конечно, Лешка сел «порулить». В машине было тепло и хорошо пахло. Сигаретным дымком. И окурками. Ими была полна пепельница. И все они были с золотыми ободками по фильтру…

Алешка терпеливо выбрал из пепельницы те окурки, которые были больше всего похожи на «контрольный, изъятый с места происшествия» – докуренные почти до фильтра и характерно смятые. Сложил их в коробок. Вышел из машины. Вот уж от Брошкиной он такого никак не ожидал.

А тут к нему подбежала взволнованная Эля:

– Леха, у тебя проблемы!

Это Лешка и без нее знал.

– У мамули пропали изумруды!

– Так это у нее проблемы, – отмахнулся Алешка.

– У тебя! В наши комнаты, кроме тебя, никто из посторонних не заходил.

Тут до Алешки дошло. Он вздрогнул, побледнел и ничего умнее не придумал:

– Пошла вон! Вместе со своей дурацкой мамулей!

Эля откинула за спину все свои локоны и прижала руки к груди:

– Леш! Я тебе верю! Это все мамуля! «Дурные наклонности. Окурки собирает. С собакой лижется».

– Она права, – сказал Алешка уже довольно спокойно. Показал ей собранные сигареты и коробок с окурками. – И собак я люблю. Даже больше некоторых людей. Пока!

И он пошел в свою башню с привидениями. Его, честно говоря, больше волновали вонючие окурки, чем зеленые изумруды.

Алешка задумчиво сидел на постели. Одинокий, обиженный грязными подозрениями. Но они от него не дождутся ни одной слезинки.

Вошел папа, очень встревоженный:

– В чем дело, Алексей? Что за сигареты? Что за окурки? Что за изумруды?

Алешка, ни слова не говоря, выложил на покрывало свою добычу. Папа только взглянул и сразу все понял.

– Этот откуда?

– Из-под флюгера. Там еще клинышек лежит.

– Понял. А что с изумрудами?

– Пап, я хоть раз их видел, а? Я только знаю, что они изумрудового цвета, – и все.

– Пойдем к Ангелине. Объяснимся.

– Не пойду.

– Обиделся?

– Пап, а если бы я ее воровкой назвал?

– Не понял. Ты о чем?

– Ни о чем! Она меня может обзывать, а я ее нет? Не пойду. Пусть она сама придет и извинится. А я еще подумаю.

– Может, ты и прав, – сказал папа. – Я схожу сам.

Куда делись изумруды?

Он вернулся довольно скоро. Один.

– Плохая история, – сказал он. – Эта Ангелина все время боится за остатки своих камешек. И хранит их самым диким способом. В самых неожиданных местах. Среди всякого хлама.

Алешка поднял голову, глаза его блеснули.

– Представь: у нее было прекрасное ожерелье из изумрудов, оправленных в золотые ободки. Она его разобрала и бросила…

– В коробку с пуговицами.

Папа вздрогнул и нахмурился.

– Не бойся, – усмехнулся Алешка. – Мы эти камешки вместо пуговиц к «камуфляжу» пришили.

– К какому еще камуфляжу?

– К собачьему. По ошибке. Мы думали, это зеленые пуговицы.

– Я сейчас же ее приведу сюда. С извинениями.

– Да ладно, – великодушно уступил Алешка. – Так и быть, сам схожу. Приму ее извинения.

На замок со стороны Лондона надвигалось событие. Накануне аукциона в замке решили собраться любители и коллекционеры драгоценных камней, а также несколько торговцев украшениями.

Мишель суетился вовсю. Он был организатором этого сборища и хотел извлечь из него как можно больше пользы. Не отставала от него и мадам Брошкина. Мамуля Ангелина затаилась в своих апартаментах. Она сказала, что ничего продавать и покупать на аукционе не собирается. Продавать ей нечего, а покупать не на что. Брошкина прошептала на ухо Мишелю (она обычно шептала так, что ее слышал весь замок), что финансовое положение мамули «сильно истощилось». И тут же добавила:

– Но у нее есть хороший шанс поправить дела.

Ага, усмехнулся про себя Алешка, подождать лет десять, пока Элька напишет и продаст сто своих картин.

Алешка немного расстроился, когда папа довольно безразлично отнесся к его коллекции окурков. Он не принял Лешкину версию всерьез. И Лешка решил ее проверить. Он засел в своей комнате в Западной башне и взял под наблюдение двор, где обычно стояла машина Мишеля. И дождался своего часа.

Мишель вместе с папой вышли во двор, сели в машину и уехали. Из окна был хорошо виден Дракон, застывший на своем шпиле, будто уснувший. А вот заветная калиточка была не видна, скрыта углом стены. Алешка подумал, что неплохо бы иметь помощника, вроде Эли, но он не мог так быстро простить обиду. Лешка мне потом сказал: «Как бы мне хотелось, Дим, чтобы ты был рядом. Как мне не хватало родного человека. Я бы тебя посадил в засаду, денька на два. Ты бы, конечно, проголодался, но зато очень бы мне помог».