расправленной кровати в комнате имелись одежный шкаф, пара стульев и стол, за которым восседала жертва. Стройное гибкое тело, правильные черты лица, выразительные приоткрытые глаза, уставившиеся в пустоту.

Зверев прищурил глаза и почему-то вспомнил Сонечку Мосину. Сегодняшняя жертва неизвестного убийцы, несомненно, при жизни была гораздо красивее его новой подружки, но сегодня эта красота уже не радовала глаз – она пугала. Майор потянулся за сигаретами, щека его дернулась, он на мгновение замер. Еще одна смерть, ему ли к этому привыкать? Однако чувство необъяснимой вины, которое он вдруг испытал, тут же вывело сыщика из себя.

Он что-то недоглядел, недоработал, не предугадал!

Возможно, именно из-за этого он снова увидел смерть. Будет она последней или же этот заносчивый юнец Уточкин был прав, вспоминая про «Десять негритят»?

Голова женщины откинулась назад, рот был слегка приоткрыт, губы искривлены судорогой – все, что с ней сделала смерть, превратив живое тело в холодную статую и отняв то, чем при жизни она могла привлекать и дарить радость. Бледная кожа, на лице ни грамма косметики. Длинные светлые волосы спадали на плечи, прикрывая полуобнаженную грудь. Халат на груди был распахнут, на столе лежал узкий клочок бумаги.

Зверев подошел и прочел написанное:

«Все кончено, я ухожу навсегда. М.Ж.».

Рядом лежали перо и чернила. Тут же на столе было то, что определенно могло многое прояснить, – лабораторная баночка с белым порошком. От одного вида этого порошка Зверев почувствовал себя неуютно и выругался. Если это тот самый рицин, почему же его не нашли при обыске? В углу, на коврике, валялся опрокинутый граненый стакан.

В маленькой комнате с сиреневыми обоями орудовали Кравцов, Дима Евсеев и Леня Мокришин. Эксперт-криминалист, согнувшись над столом, с неподдельным интересом рассматривал стоявшую на столе склянку.

– Рицин? – поинтересовался Зверев.

– Экспертиза покажет, – ответил Мокришин.

Зверев повернулся к Кравцову, тот сообщил:

– Убитая – Марианна Жилина, актриса. Смерть наступила примерно сутки назад.

– То есть вчера, в ту же ночь, когда убили Быкова.

– Мы нашли письма! – пояснил Евсеев и протянул Звереву целую кипу. – У Качинского и Жилиной, вне всякого сомнения, был роман, но в последнее время наш режиссер решил бросить свою подружку. Адреса на конвертах отсутствуют, несколько штук не распечатаны.

– Скорее всего, Марианна просто подбрасывала конверты своему любовнику, – предположил Кравцов.

– Или подсовывала под дверь, – догадался Зверев.

Он бегло прочел несколько писем. Во всех Жилина писала о своих страданиях, винила Качинского в том, что тот ее бросил, иногда даже грозила. Во всех своих бедах она также винила Рождественскую.

– Заметьте, все конверты одинаковые, – продолжил Евсеев. – На них даже одинаковые марки.

Зверев еще раз перебрал конверты, на всех была наклеена марка с изображением великого русского полководца Михаила Кутузова.

– Год издания – тысяча девятьсот сорок пятый, год Победы.

– А также двухсотлетия со дня рождения Кутузова, – добавил Евсеев. – Именно в его честь и выпущена эта марка. Стоимость марки – тридцать копеек. Вот только что это нам дает?

Зверев пожал плечами:

– Пока не знаю.

В беседу снова вмешался Кравцов:

– Я уверен, что на этот раз мы имеем дело с самоубийством.

– А ты не торопишься? – поинтересовался Зверев.

– Посуди сам!

– Разумеется. Банка с ядом, опрокинутый стакан, предсмертная записка. Ты ведь не станешь спорить, что у Жилиной были все основания покарать бывшего любовника. Я полагаю, что дело обстояло так: сначала Жилина отравила Качинского, потом выпила яд сама. Дело об убийстве можно закрывать.

– А кто же тогда убил Быкова?

– Та же Жилина. Зачем она это сделала, я пока не знаю, но, думаю, мы со временем это выясним. К тому же твоя версия, что Быкова зарезали горлышком от бутылки, пока еще не подтверждена. Быков был пьян и мог упасть сам… Говорю же, это вполне мог быть несчастный случай!

Зверев усмехнулся и повернулся к Евсееву:

– А где у нас Костин?

– Он в двенадцатой, там живет актер Семин. Он играет сотника Платона, это он обнаружил труп.

– Что ж, вы тут работайте, а я, пожалуй, тоже навещу Семина.

Зверев прошел по узкому коридору. Дверь в двенадцатую комнату была не заперта. Майор увидел сидящего на стуле Веню и Комарика, который стоял у окна, опершись на подоконник, и внимательно рассматривал глиняный горшок, в котором прорастало растение с длинными колючими листьями.

Увидев Зверева, Веня встал, Игорек же по-прежнему не отрывал взгляда от стоявшего на подоконнике растения.

Семин – высокий, кареглазый, немного нескладный брюнет с правильными чертами лица – сидел на кровати, скрестив руки на груди. На вид ему было чуть больше тридцати. Плавные и неторопливые движения, прямая спина, чуть приподнятый подбородок. Все это, в совокупности с белой рубашкой, наглаженными до остроты брюками и почти новыми замшевыми туфлями, свидетельствовало о необычайной аккуратности или, скорее даже, чопорности этого человека.

– Как дела? – поинтересовался Зверев.

– Работаем, – ответил Веня.

Зверев не подумал представиться и без приглашения уселся на один из стульев. Семин скривил лицо, было видно, что подобные поступки он не одобряет.

«Вот кто у нас маменькин сынок», – подумал Зверев и достал сигареты.

– Простите, а вы не могли бы здесь не курить? – попросил Семин.

Зверев хмыкнул и убрал пачку в карман.

– Расскажите, при каких обстоятельствах вы обнаружили труп Жилиной.

– Вообще-то я это уже рассказал вот этим двум товарищам, – заявил Семин.

– Значит, расскажете еще! – глаза Зверева недобро сверкнули.

Семина передернуло, он сцепил руки в замок и хрустнул пальцами.

– После того как мы узнали о смерти Всеволода Михайловича, у нас тут же появилось много свободного времени. На это мы никак не рассчитывали – привыкли, что при Качинском ни у актеров, ни у съемочной группы свободного времени просто нет. Обычно мы учим роли, тренируем перед зеркалом жесты и мимику, отрабатываем движения. Теперь же мы все просто сидим в своих комнатках, как мыши, и чего-то ждем. Так вот, просидев целый день здесь, я решил написать письмо своей маме, рассказать о случившемся и о том, что теперь нам наверняка придется здесь задержаться.

Зверев внутренне ухмыльнулся. Его версия о маменькином сынке подтвердилась.

– Ваша мама живет в Москве? – уточнил Зверев.

– Да.

– Письма идут долго. Почему вы не отправили телеграмму?

– Как вы это себе представляете? В телеграмме же много не напишешь. И что бы я ей написал? «Качинский отравлен, съемки отложены. Придется задержаться»?

– Получив такое сообщение, мама начала бы волноваться, – догадался Зверев.

– Разумеется! Я не хочу волновать маму,