— Потом ты мне скажешь, что она монахиня. Актриса? Итальянская актриса?

Валентин делает несколько пошлых жестов опытными руками.

«Так приятно за ним наблюдать, — думает Массимо. — Досадно, что с ним так сложно вести дела».

Вслух он произносит:

— Она не похожа на других. Она очень странная. Я не знаю, что с ней. Раньше ее здесь никогда не было, ее впихнули в постановку в последний момент. Актриса, которая должна была изначально играть эту роль, ушла с ребенком, кажется. Она умеет играть, ты мог сам в этом убедиться, но все равно с ней что-то не так. Не трать на нее время. Ты не первый, кто приходит ко мне по поводу нее.

У Валентина внутри все клокочет от негодования: какие-то самонадеянные ублюдки хотели его обскакать. Перед его внутренним взором сменяют одна другую картины страшной мести.

Но управляющий поясняет, что никому не удалось добиться желаемого от этой дамы, поскольку, когда она не на сцене, то ведет целомудренный образ жизни. Она не флиртует, не ищет удовольствий или золота. Все кошельки с деньгами она обычно отсылает назад владельцам, и в ее комнатах никогда не проходят поздние ужины. Ее апартаменты находятся не в престижном районе Сент-Джайлз, но в Сохо, здоровом месте, любимом скорее иностранными послами, чем актрисами. Она никогда не заводит долгов. Более того, ведет себя тихо и скромно — ничего не требует, ни с кем не ругается, даже с девицами, которые прислуживают ей во время одевания. Кажется, что она боится любого, кто больше или меньше ее самой. На самом деле, судя по всему, она очень похожа на ту благонравную и дрожащую деву, которую играет на сцене, хотя, конечно, немного старше, чем ее героиня. Она избегает других актеров, словно бы они оскорбляют ее чувства своим существованием. После каждого представления она быстро одевается в простые одежды и возвращается домой в обычном портшезе.

Она пробыла в Лондоне всего несколько дней, а уже стала культовой фигурой. Мужчины заказывают табакерки с ее портретом. Некоторые готовы выложить баснословные суммы, чтобы получить то место в партере, куда в какой-то момент представления упадет ее ласковый взгляд. Идет оживленное обсуждение ее особой притягательности. Одни говорят, что всему причиной ее актерский талант, поскольку ей с равной легкостью даются как комические, так и драматические роли. Другие утверждают, что добродетель, которую она выказывает за рамками сцены, влечет к ней мужчин. Они, подобно собакам, сидят под окнами ее комнат, которые она изредка покидает по разным важным делам. В целом такое из ряда вон выходящее событие случается редко, потому вся труппа бывает им озадачена.

Массимо Тоси отвергает всевозможные инсинуации и предположения, которые можно составить на этот счет. Понурившись и вперив взгляд праведных глаз в Валентина, управляющий театра оплакивает безнадежность ситуации вместе с ним, словно брат. В конце концов, если актриса выказывает слабость к хорошо обеспеченным поклонникам, Массимо тоже не остается в обиде. Валентин должен понимать это.

Валентин молчит, пока Массимо не останавливается. Кажется, что он ждет более удовлетворительных новостей. Лицо Массимо напряглось. Массимо не упомянул одну подробность — беспокойное существование немногословного венецианца, который сопровождал актрису во время ее путешествия в Лондон, а теперь постоянно вертится возле театра. Хотя никто не видел, чтобы они общались, он всегда держится неподалеку от нее. Поговаривают, что он снимает комнаты на соседней с ней улице.

Наблюдая за лицом Валентина, Массимо быстро царапает адрес на клочке бумаги и сует его другу.

Валентин не спешит брать его. Через пять секунд широкий жест Массимо становится актом вынужденной капитуляции. Они оба глядят на протянутую руку управляющего. Массимо мрачнеет.

— Молю о понимании и желаю сохранить вашу честь. Увы, Валентин, я больше ничего не могу поделать.

— Ты ее наниматель. Поговори с ней обо мне. Она бы здесь не работала, если бы ей не нужны были деньги. Или что-то другое, что ты можешь ей предложить. Нет, я не хочу знать подробности. Завтра, после представления, я разделю с ней приватный ужин.

Валентин разворачивается на пятках. Он не берет бумажку. Ему не пристало жалко сидеть на морозе под окнами дамы. Для Валентина Грейтрейкса Массимо Тоси может постараться получше.

Массимо опускается на стул, закрыв лицо руками.

Шагая по темным коридорам театра, Валентин Грейтрейкс не замечает миниатюрную женщину, лицо которой скрывает серая вуаль. Она наблюдает за ним из маленького алькова, расположенного возле двери, ведущей в кабинет управляющего театром. Она тихо заходит в открытую дверь и говорит несколько слов нанимателю, который приятно удивлен ее приходом, но тут же получает звонкую пощечину.

Эхо этой пощечины достигает ушей Валентина Грейтрейкса, когда он подходит к выходу из театра. Он замирает на секунду. Ему интересно, не возникла ли между актерами дуэль. Но он быстро забывает об этом, ведь его занимают совсем другие мысли.

Он спорит с самим собой.

Слова управляющего причиняют ему тягучую боль. Он принял решение медленно завоевывать ее сердце, но скромность, которую она выказывает, заставляет его подумать о том, чтобы ускорить события. Он представляет соперников, которые также озадачены ее холодностью. Некоторые из них наверняка имеют опыт обольщения подобных дам, иные определенно так же заинтересованы в ней, как и он сам. Этого следовало ожидать. Она превратилась во что-то другое. Она уже не просто актриса, валюта для приятной торговли, она стала чем-то намного более утонченным. Она начала претендовать на такую неуловимую, почти контрабандную добродетель, как непорочность.

Контрабанда — это то, в чем Валентин знает толк. Он набил на этом руку. Он свистом подзывает экипаж, который должен отвезти его назад на склад в Бенксайде.

3

Вода из лошадиного навоза

Берем веронику поточную, водяной кресс, сколопендровый листовик, всего по три пригоршни; три сочные корки апельсина; мускатный орех, шесть драхм; свежий лошадиный навоз, три фунта; сыворотку, девять пинт; сок скабиозы, одуванчика и иссопа, всего по одной пинте; вывести воду, на три дня поместить в перегонный куб (для ускорения процесса).

Использовать как сироп при плеврите, цинге и разных болях.

Для человека своего положения Валентин Грейтрейкс — очень мирное существо. Он ненавидит причинять телесный вред, всегда старается этого избегать, и когда ему все-таки приходится прибегать к крайним мерам, он делает это с большой неохотой. Но есть одна война, которую он ведет с огромным удовольствием и энтузиазмом.

Если спросить его, в чем же ее смысл, он будет хранить гробовое молчание по этому поводу, суть которого сводится к следующему:

Прямой обязанностью общества и его лично является борьба с налогом на конский навоз.

Да, вот такой полет красноречия, не в последнюю очередь вдохновленный осадой Мимосины Дольчеццы. Такими речами Валентин развлекает кучера, пока экипаж трясется по освещенной луной мостовой назад к тому месту, откуда Валентин ведет неравный бой с несправедливым налогообложением.