Валентин приближается к театру и слышит финальный взрыв оваций. Он вспоминает, как накануне Мимосину Дольчеццу вынесли на руках. До него доносится топот ног и одобрительные крики зрителей, еще более громкие, чем за день до этого.

Конечно, он прекрасно знает, где находится задний вход и как пройти к женским грим-уборным. Он заходит в темный задний коридор, смердящий самыми дешевыми сальными свечами, ведь в задних помещениях театра Массимо нет нужды поддерживать иллюзию роскоши, и не спеша шагает по вытертым половицам. Он по опыту знает, что Мимосина Дольчецца в этот самый момент направляется к той же грим-уборной, что и он, только с другого конца театра. Он почти слышит ее легкую походку и шелест платья. Если он будет и дальше идти медленно, то она опередит его на пару минут. Она сможет привести себя в порядок, сходить по нужде, расслабиться, чтобы быть готовой встретить судьбу — то бишь Валентина Грейтрейкса — в состоянии радостного ожидания.

Молодые танцовщицы пробегают мимо него и, даже не сменив платье, падают в объятия ухажеров, поджидающих на улице. Он улыбается, замечая приятную полноту нескольких лиц, более знакомых в истощенном состоянии. Он частенько пристраивает девушек-курьеров к Массимо после того, как они, несколько раз посетив Францию, становятся слишком узнаваемы на таможне. Одна девушка останавливается возле него. Кивнув в сторону грим-уборных, она вопросительно смотрит на Валентина. Она выглядит озабоченной. В тот момент, когда она, кажется, уже решается что-то сказать, мимо пробегает другая танцовщица и увлекает ее за собой дальше по коридору. Грейтрейкс силится вспомнить ее имя, но подобные воспоминания поглощаются предвкушением предстоящего события.

Валентин попадает в коридор, где расположены самые шикарные грим-уборные. Удивительно, но он нервничает и у него слегка кружится голова. Спина невыносимо чешется, ведь он, естественно, забыл намазать ее лютиковой мазью. Он останавливается, чтобы потереться спиной об оштукатуренную колонну.

Что он знает об этой женщине кроме того, что она профессиональная лицедейка? Она родом из Венеции, потому способна вести очень тонкую игру. Он уже не так сильно горит желанием познакомиться с ней. Слишком много усилий было потрачено на это.

Но в этот момент он ощущает напряжение внизу живота и понимает, что никто, кроме нее, не сможет удовлетворить его, даже если он вступит в связь с дюжиной женщин подряд. Он краснеет, вспомнив чувство смятения после неудачи с цветочницей накануне ночью. Он продолжает тихо идти к помещению в конце коридора, оба окна которого выходят во двор. Они задрапированы шелками и украшены венецианскими побрякушками, которыми он лично снабдил Массимо, поскольку управляющий театром считает, что грим-уборная его ведущей актрисы должна выглядеть ослепительно. Действительно, иногда грим-уборная приносит больший доход, чем представление на сцене — состоятельный человек, покувыркавшись с одной из актрис, более склонен к широким жестам.

Эта мысль заставляет Валентина резко остановиться. Массимо, известный плут, мог целиком придумать историю с неприступной венецианской девой. Театральное представление идет только третий день. Вероятно, он уже продал ее время уйме разных клиентов.

Весь мир желает заключить ее в объятия, а Массимо обязательно захочет нагреть на этом руки.

Мысль о том, что Массимо Тоси надул его, вызывает у Валентина приступ холодной ярости.

Если этот смуглый маленький паразит наврал, то он сейчас смеется надо мной.

Эта мысль невыносима.

Я голову ему оторву, если он продал мне третьесортную девицу.

Его руки начинают трястись, и он чувствует, как по спине катится одинокая струйка пота.

Валентин спрятал в кармане пузырек с препаратом, пользующимся бешеным успехом. «Спокойствие» является напитком, в котором на унцию сладкого сиропа приходится один гран морфия. Эта бутылочка должна успокоить нервы Мимосины Дольчеццы, поскольку она наверняка будет взволнована, предвкушая вечер в компании такого важного джентльмена, как он. Она будет нервничать, это бесспорно. Ее сердце будет рваться наружу, а душа замирать. Он сочувствует ей. Он быстро отвлечет ее и добавит несколько капель эликсира в ее бокал. После этого она успокоится и развеселится, и дело двинется к логическому и естественному завершению.

Но что это? Валентин Грейтрейкс, вертя бутылочку в руках, внезапно останавливается в темном углу, поднимает ее и снимает крышку. Он делает быстрый глоток, проверяет, сколько осталось, и снова закрывает наполовину опустевшую бутылочку крышкой. Присвистывая, он идет дальше к заветной двери.

Неожиданно его охватывает страх, что его дыхание уже не столь свежо, как прежде. Он роется в кармане в поисках зелья, предназначенного для одного страждущего. Диззом уже состряпал рекламный листок для него. Валентин помнит все хвори, которые излечивает эта дрянь: плохое усвоение пищи, обложенный язык, дурной привкус во рту, вздутие, отрыжку, избыток желчи и беспокойный сон. Он проглатывает немного препарата и тут же ощущает острый характерный вкус ревеня и кубебы.

Ощущая во рту свежесть, он стучит в дверь и вежливо ожидает приглашения войти. За дверью не слышно ни звука. Он снова стучит, на этот раз немного громче. И снова никто не отзывается. Валентин безотчетно запускает руку в карман и достает пузырек со «Спокойствием». Смакуя остатки зелья, он ощущает на шее чье-то теплое дыхание. Несколько синевато-багровых капель падает на белоснежную сорочку и парчовый жилет, когда он резко разворачивается, все еще с бутылочкой в руке, чтобы выяснить, кто посмел подкрасться к нему. Другой рукой он держится за стеклянный кинжал, зашитый в подкладку сюртука, готовый встретить любую неожиданность. Только Валентин Грейтрейкс знает, как достать миниатюрное оружие, не порезав пальцы, знает, как найти рукоятку, хрупкую, словно хребет воробья, и куда воткнуть красивый клинок, чтобы поразить противника насмерть.

Ибо подобный кинжал имеет одну особенность — при ударе опытный боец просто проворачивает рукоятку и отламывает ее, оставляя в теле противника клинок, который начинает все глубже проникать в плоть, и ничто не в силах остановить его. Жертва не может вытянуть его, поскольку острые края режут пальцы. Влажный от крови и соков проткнутых органов, клинок движется все глубже. Чем активнее жертва мечется в агонии, тем дальше продвигается маленькое лезвие. Если жертва не двигается, то и стеклянное жало тоже бездействует, но стоит ей хотя бы вздохнуть, и нож тут же продолжит движение. Ни один хирург не в состоянии вовремя извлечь его, чтобы остановить гангрену. Потерявший сознание раненый начинает угасать всего через несколько часов после фатального происшествия.

Все эти образы проносятся перед внутренним взором Валентина, пока он разворачивается к неизвестному человеку, стоящему у него за спиной. Он удивлен, видя, кто перед ним, ведь это не кто иная, как Мимосина Дольчецца собственной персоной, все еще одетая в прозрачное белое платье, покрытое тонким слоем пыли с кулис. Она смогла приблизиться к нему незаметно благодаря мягким туфелькам.

Не сдержавшись, Валентин восклицает: