Она внимательно смотрела, как он ест.

– Помнишь, в августе, когда тебе сказали, что берут, что твои конкуренты отпали...

– Не было никаких конкурентов. Они блефовали, набивали себе цену.

– Я еще подумала: большие деньги, к добру они или не к добру...

– Я их не видел, больших денег.

– Я знаю. Ты решил окончательно? И заявление написал?

«Все ей известно, – увидел вдруг Костя. – Спрашивает просто так, чтобы не выдавать себя».

– Да. Пятница – последний день. После праздников не выхожу.

– И что думаешь делать?

– Ищу место, езжу на собеседования...

– Получается?

– Пока не пойму.

– Может, имеет смысл позвонить в банк? Они пока держатся...

– Нельзя, – сказал он, – два раза войти в одну и ту же воду. Даже если меня примут назад... Я ведь прошлым летом ушел, и кем-то мой поступок был расценен как предательство. Да и у меня к ним счет: Оксану сократили, она пережила стресс... А она-то была далеко не худшим работником...

– Надо уметь понимать людей, – наставительно сказала она. – Стараться понимать...

– Я стараюсь.

– Но иногда ты бываешь жутко упертым.

– Мамуль, я ведь Овен. А из Овнов – не самый худший. Во всяком случае, иногда довольно мягкий и внимательный.

– Ладно, ешь. Мы болтаем, а у тебя все стынет. – Она вздохнула и вышла с кухни.

Костя поужинал, поставил тарелки и бокал из-под чая в мойку и прошел в комнату. Мама сидела в кресле и делала вид, что с увлечением смотрит какой-то сериал по НТВ.

– Интересно? – спросил Костя, присаживаясь на диван.

– Ничего особенного. – Она сделала потише звук и повернулась к нему.

– Я совершил ошибку, – сказал Костя. – Больше не повторится.

Она засмеялась:

– Ты как маленький! Еще в угол стань... Не ошибаться в этом деле можно, только сидючи дома...

– Предлагаешь? А кушать на что? Пусть Оксана содержит?

– Ты же никогда не согласишься...

– Мам, не надо так расстраиваться. Работать там, откуда я ухожу, невозможно в принципе – во всяком случае, человеку не из отрасли, не привыкшему к хамству и обманам, не умеющему унижаться и пресмыкаться. Я бы все равно ушел, не в этом месяце, так в следующем. И даже знаю, что скоро захочет уйти мой зам Валентинов, который нынче и.о. начальника управления. Это пока он раздувает щеки, рвется в бой, а как Даша пару раз размажет его по стенке, да полишает денег месяцок-другой – мигом взвоет и тикать.

– Почему ты не поговоришь с Сашей? Он не откажет. И потом – это хоть какая-то гарантия...

– Саша мой друг, – твердо сказал Костя, – и другом останется. Но просить его о помощи по поводу работы я не стану.

– Вот, все твоя упертость дурацкая! А Алеша? Посоветуйся с ним, он умный, вдруг что-то подскажет?

– Мам, Лекса я даже дергать не буду, он человек творческий, у нас с ним разные векторы применения...

– Чего?

– Всего!

– Хорошо. Я старая и глупая, ты – молодой и умный. Делай, как считаешь нужным, но, Костя... Осторожней. Таких организаций, как твой банк, в Москве сейчас почти не осталось.

– Да все будет в порядке, ма! Вот увидишь: Восьмое марта я буду праздновать на новом месте в окружении хорошеньких, длинноногих... – Он положил на бар деньги и пошел одеваться.

– Мам, пока!

Она вышла его проводить и критически оглядела.

– Я надеюсь, хотя бы на улице ты ходишь в шапке? Что за дурацкая привычка – фасонить! Весна пока не наступила, холодно. Я тебя прошу, не снимай, пожалуйста, шапку хотя бы до метро.

– Спасибо за ужин, мам. Я поехал.

– Ты непослушный мальчишка. В субботу поеду повидаться с Иваном и обязательно ему на тебя пожалуюсь. Он скучает... Почему ты стал так редко его брать?

– Мам, у меня другая семья...

– Но Ксюша хорошая девочка, и она, насколько я знаю, не против...

– Поговорим об этом в другой раз, ладно? Я побегу.

– Ты всегда такой! Никогда у тебя нет времени для матери!

Вдогонку ему, уже на лестнице, она крикнула:

– Надень шапку! Я буду смотреть в окно! Не расстраивай меня!..

* * *

...Не то чтобы он избегал навещать первую семью или брать к себе сына, нет... Но, с одной стороны, он видел, что они все меньше нуждаются в его опеке, Машка работает и нормально зарабатывает, Ванятка ходит в сад, все налаживается. Живут они, правда, все еще в съемной квартире, но плата вполне умеренная – от центра далековато. Маша копит на собственное жилье, он помогал, как мог; кроме того, она стоит в какой-то полумифической очереди «Жилье молодой семье 2015», что, вероятно, означает, что к 2015 году они имеют шанс получить плохонькую квартирку где-нибудь в Южном Бутово... Машка даже пытается устраивать собственную личную жизнь – пока не слишком успешно...

А с другой стороны... Оба они, Маша и Ваня (последний – в меру своего детского разумения), не могут простить ему, что он когда-то не принял их назад. Возможно, он и сам не мог себе этого простить. Воспоминания, взаимные обиды и остатки непониманий мешали им нормально общаться. Ну а последние полгода вообще черт-те что, он никого не мог и не хотел видеть, даже любимого сына. И Оксана не против, ей симпатичен его непослушный вихрастый сын, да и у Ванятки нет к «тете Ксюше» неприязни... Просто... что-то сбилось в жизни, нарушилось; нужно подкрутить самую малость, а остальное восстановится само собой.

На улице шел мокрый снег. Шапку он, конечно, не надел и, как всегда, забыл помахать матери, поэтому не увидел ее сердитого лица.

Завтра опять на собеседование, к двенадцати. Не поеду с утра в компанию, решил он, отосплюсь, явлюсь к потенциальному работодателю бодрым, отдохнувшим, оптимистично настроенным... Что за люди, какую приготовить версию ухода с нынешнего места – он пока не знал. Не страшно. На месте разберемся.

Метро, автобус, тихий двор – и он дома.

– Оксана, привет!

– Фолик, папа вернулся, – послышался из глубины квартиры ее голос, и вот она появилась сама: уютная, домашняя, в халате.

Следом за ней, зевая и потягиваясь на ходу, неспешно вышел их кот Фолик, Фолиант (Фолиант Максимилиан Амадей Мурзик Шестнадцатый, как однажды сымпровизировал Померанцев), огромный, шикарный, хитрющий, но очень добрый бело-синий с дымчатым голубоватым отливом перс, подаренный Оксане крошечным комочком на день рождения подругой, когда Костя еще только за ней, Оксаной, ухаживал. «Всем ты хорош, – говаривал коту Санчо, когда сытый Фолик, урча, как советский холодильник «ЗИЛ», угревался у него на коленях, – одно меня смущает. Голубоват ты, братец. Во всяком случае, по окрасу. А может, и не только». «Наговариваете вы на нашу семью, – тут же со смехом цитировала Оксана. – Грех это».