только тогда, когда в пещере забрезжил дневной свет, проснулась, разбуженная шумом у входа.

Полог был откинут, и на пороге стоял заснеженный Брук. Он прислонил ружье к стене, вышел и тут же вернулся, волоча за собой тушу оленя.

Завесив шкурами узкий лаз, Брук переступил через свою добычу и приблизился к огню. Его брови и ресницы заиндевели, и через минуту от его тела пошел пар, лицо заблестело — лед и иней превратились в воду. Он тяжело дышал, потирая озябшие руки.

— С тобой все в порядке? — спросила она.

Брук кивнул, не выказывая какого-либо желания общаться с ней. Кэтрин немного подождала, стараясь уловить его настроение.

— Я уже начала волноваться — боялась, что с тобой могло что-нибудь случиться, что тебя ранили или пленили.

Он свирепо посмотрел на нее.

— Они пытались.

— Ты имеешь в виду вертолет?

— Да. А ты слышала его?

— Я находилась у окна, когда он прилетел. Наверно, они искали нас.

— И что же ты им не помахала? Они б увидели тебя, если бы ты вышла. Я думал, ты попытаешься это сделать.

— Я действительно подумала об этом, — призналась Кэтрин, — но вовремя вспомнила, что, поступив так, выдам тебя. И решила, что обязана отказаться от этой затеи.

Брук молча выслушал девушку, не удостоив ее каким-либо ответом.

— Зачем ты выходил из жилища в пургу?

— Нам нужна дополнительная пища.

— Так ты сделал это из-за меня?

— Чем больше метет, тем труднее охотиться. Так что ждать больше я не мог. — Брук вытер лицо рукавом.

— Брук, но существует простое решение этой дилеммы. Если я уйду, тебе не придется заботиться о дополнительной еде на зиму.

— Теперь уже слишком поздно, Кэтрин.

— Почему, Брук?

— Снег слишком глубокий, к тому же снова приближается пурга. Я сам с трудом вернулся домой. Последнюю милю я уже не тащил оленя, а волок его за собой.

Кэтрин перевела взгляд на тушу животного и снова на Брука.

— Но ведь я все равно не могу оставаться здесь.

— Если ты попытаешься спуститься с гор сейчас, то неминуемо погибнешь. Ты слишком слаба. А к тому времени, как ты восстановишь силы, снег будет уже слишком глубоким.

В ее лице появилось недоверие.

— Я тебе не верю.

Он не ответил ей на это.

— По-моему, ты не говоришь мне правды, а просто хочешь, чтобы я осталась здесь.

И снова молчание.

— Я ведь не твоя пленница, Брук. Ты не имеешь права держать меня здесь.

Не обращая на девушку внимания, Брук прошел в боковую нишу и принес оттуда еды. Поев, он сел возле огня, по-прежнему полностью ее игнорируя.

Кэтрин была вне себя от ярости. Всего лишь несколько часов назад она жалела о том, что невольно вмешалась в его жизнь, а теперь он вмешивается в ее!

Однако она понимала, что спорить сейчас бессмысленно. Прежде всего она должна выяснить, чего же именно он хочет.

Брук казался ей совершенно обессиленным, и Кэтрин, почувствовав свою вину, принесла ему воды. Брук с удивлением воспринял ее душевное благородство, но ничего не сказал, а только молча опустошил кружку. И больше всего удивился себе: его еще трогало ненавязчивое внимание со стороны. Ухватиться, что ли, за «Природу» Эмерсона…

Прошло с четверть часа, прежде чем Брук заговорил.

— Я ходил к лагерю. Тела Килмана там не оказалось. Снег замел все следы, так что я не знаю, ушел ли он сам, или его увезли. Но то, что они о нем знают, — несомненно.

— Они найдут пещеру?

— Нет, если только мы сами этого не захотим. Теперь они могут добраться сюда только по воздуху.

Кэтрин почувствовала, что в ней поднимается волна страха. До сих пор он действительно не обнаруживал беспокоящего ее интереса к ней, но можно ли рассчитывать на это и дальше?

Она легла на тюфяк и, приподнявшись на локте, стала смотреть на языки пламени. Брук молча сидел у огня, и по его виду нельзя было угадать, что у него на уме.

— В твое отсутствие я слегка обследовала пещеру, и должна сказать, что у тебя есть почти все, необходимое в доме.

Брук кивнул, но выражение его лица не изменилось.

— Где ты все это достал? Стащил откуда-нибудь?

— Неважно.

— Килман намекал, что кто-то снабжает тебя необходимыми вещами.

— Он ни черта в этом не смыслит.

— Так он не прав?

— Разве это так важно?

Кэтрин не понравилась его скрытность.

— Как жаль, что ты совсем не доверяешь мне. Я просто стараюсь завязать вежливый разговор. Люди так часто поступают, знаешь ли.

— Мы не на вечеринке, — сухо ответил он.

— Это уж точно. — Слушай, а кто такой Пол Диспейн? — спросила Кэтрин, решившая разговорить Брука во что бы то ни стало.

Глаза его блеснули.

— Откуда ты знаешь про Пола?

Кэтрин тут же поняла, что любопытство ввергло ее в новую беду. Но лгать было бессмысленно, и она призналась.

— Так получилось — я видела твои книги.

— Ты хочешь сказать, что рылась в них? — почти закричал он.

— Я не хотела, поверь — просто полюбопытствовала, — ответила встревоженная девушка.

— Не проявляй любопытства, когда дело касается моих вещей! Понятно?

Его вспышка гнева была столь неожиданной, что на мгновение Кэтрин потеряла дар речи. Пока она тщетно пыталась найти слова извинения, из глаз ее брызнули слезы. Не желая делать его свидетелем своих слез, она отвернулась к огню.

Затяжное тяжкое молчание угнетало. Наконец она повернулась к Бруку. Он был неподвижен, как здешние индейские изваяния.

— А мои фотографии ты тоже видела?

Кэтрин не могла лгать ему.

— Да.

Она ожидала от него новой вспышки гнева, но ее не последовало, и снова молчание — долгое, непереносимое.

Наконец он выдохнул:

— Я очень устал. И должен поспать. Оставайся здесь, а я пойду в другое место.

Под сводом скалы он остановился.

— Извини, что орал на тебя, Кэт, — сказал он и исчез в темной нише.

7

После ухода Брука Кэтрин чувствовала себя слишком возбужденной для того, чтобы спать. Снова и снова проигрывала она в мыслях случившееся. Все шло как-то не так. Ей никак не удавалось разговорить его. Со временем ей, может, это и удастся, но время было не на ее стороне. За ними охотились, со всех сторон подступали снега. В таких условиях даже выжить было непросто. А Брук и сам по себе был непредсказуем, и своим неуловимым настроением подчас ставил ее в тупик.

Слава богу, повторяла она, что он хоть не из тех озабоченных сексом, вопреки пророчествам Килмана. Ему присуще некое врожденное благородство. Мало