я не чувствовал себя плохо. Я имею в виду, да, было неприятности, поскольку я не такой уж и полный идиот, но потом я смирился с этим. С тех пор я не занят. Но да. Я не знаю. Не знаю, был ли я когда-нибудь влюблен, поскольку обычно являюсь тем, кто причиняет боль, а не тем, кого… ранят.

Наступает тишина, когда его искренность окутывает нас, требуя размышления. Я едва скрываю свое удивление. Дрожь осознания пробегает по его длинным конечностям, снова делая его внимательным. Стыд окрашивает его щеки. Ясно, что он не хотел этого говорить. Что из всего, раскрытого сегодня вечером, всех маленьких секретов о наших предпочтениях в питании, того, насколько хорошо мы срем по утрам или предпочитаем ли мы Росомаху или Дэдпула, это не та вещь, о которой можно просто сказать. Это признание шокирует. Тем не менее, по какой-то причине я заинтригована настолько, что не знаю, хочу ли выбросить его из окна или подсыпать ему сыворотку правды, чтобы вызвать новые признания. Он скрывает свою ошибку, прочищая горло и возвращая вопрос мне.

— А как насчет тебя? Ты когда-нибудь была влюблена? Я имею в виду, я знаю, что у тебя не было серьезных отношений, но это не значит, что ты не можешь влюбиться.

— Нет. Никогда. — Я любила, но я никогда не была влюблена. Я никогда этого не хотела. Любить свою семью и друзей — этого достаточно. Самое болезненное из разбитых сердец, помешало мне быть поклонником этой эмоции — или любого чрезмерного понятия привязанности, если уж на то пошло.

— Это немного грустно.

— Я не думаю, что это грустно. — Я смотрю на стену позади него. Острая мысль, которая приходит мне в голову, предназначена исключительно для меня, но синапсы между моим разумом и ртом замкнулись, и я говорю вслух, невольно обнаруживая желание, о котором я и не подозревала, что лелеяла — желание, которое, как я думала, подавила много лет назад, после него: — На самом деле это немного волнующе. Я с нетерпением жду того момента, когда влюблюсь в первый раз, понимаешь?

Его лицо озарила сдержанная улыбка, а голос звучал хрипло, глубоко и по-доброму.

— Это захватывающе.

Я отрываю от него взгляд, чтобы внимательно осмотреть свое постельное белье. Незнакомое ощущение зарождается у меня в животе. Это зависть. С ним легко разговаривать, у него красивое тело, он хорош в сексе и может застелить постель. Я понимаю, как легко влюбиться в такого парня, как он. Но чувство разбитого сердца после этого, вероятно, может быть отстойным.

Хорошо, что это не то, о чем мне придется беспокоиться в ближайшее время.

* * *

— Как ты потерял свою девственность?

Сегодня вечером мы узнаем друг о друге все. Всего на одну ночь. Исключение из моих правил. Завтра утром он уйдет, и я вернусь к обычной жизни. Я возьму свое руководство и поклянусь снова придерживаться его рекомендаций. Но сегодня вечером я буду девиантом. Опущенные веки Резерфорда распахиваются.

— Что за… вау. — Я задала явно нелицеприятный вопрос. — Господи, я этого не ожидал.

— Я могу сказать первой, если тебе неудобно.

— Пожалуйста.

— Ладно, хорошо, — начинаю я, вставая, чтобы включить прикроватную лампу и прислониться к каркасу кровати. — Мне было четырнадцать, его родителей не было дома, и мы не ожидали, что они вернутся до полуночи. Мы смотрели «Шрека навсегда» и… да. Это было что-то вроде: «бам-бам, спасибо, мэм».

— Шрек? — он упирается. — Твой первый раз случился под «Шрека»?

Я морщусь.

— Он не столько случился, сколько промелькнул.

— Даже так… Шрек? Этот фильм следует смотреть с предельным вниманием.

— О, поверь мне, я была внимательна. У меня не было причин не обращать пристального внимания.

— Настолько плохо, да? — Он ерзает, чтобы снова сесть прямо.

— Это произошло слишком быстро, чтобы быть плохим.

— Уф. — Резерфорд сочувственно похлопывает меня по колену.

— В этом нет ничего особенного. Подобное случается. Но как насчет тебя? — Я облизываю губы, пробуя ягодный вкус моего ночного бальзама. — Когда ты потерял свою девственность?

— Это произошло в кузове моего грузовика. Мы с моей школьной подружкой любовались звездами, когда она сказала, что хочет заняться сексом. Это было чертовски неловко, и я продержался недолго, но уверен, что был не так быстр, как твой парень.

— О, поверь мне. Никто не может быть так же плох, как Дэррил. — Даже после первого раза это было ужасно и быстро. Только после Ника мои сексуальные контакты стали по-настоящему приятными, и именно Джамал пробудил некоторые из моих более… уникальных предпочтений.

Наш разговор проходит на разные темы, поскольку мы быстро переключаемся с одной темы на другую. Это глупое дерьмо, то, о чем мы говорим. Время убегает без малейшего предупреждения. Я с трудом осознаю, насколько мне это нравится, пока мы лениво не растягиваемся поверх одеяла, хихикая над шуткой, которую он устроил над своим соседом по комнате. Именно тогда я понимаю, что Рэйвен перешла от безделья рядом со мной к сидению у него на коленях.

Я чувствую себя преданной, пусть даже в моем сердце что-то трепещет.

* * *

У Резерфорда на спине мозаика татуировок. Все видимое пространство отделано обугленным черным никелем. Там едва ли найдется участок кожи, который не был бы отмечен, и я сбита с толку тем, что только сейчас заметила, насколько замысловато и красиво это произведение искусства.

— Черт. Тебе, должно быть, действительно нравятся татуировки.

— Да. — Мышцы на его спине напрягаются, когда моя рука нависает над кожей. Мой рот приоткрывается от удивления, когда я пытаюсь описать картины, изображенные на нем. Само по себе его телосложение — шедевр, и иметь еще один набор абстрактных работ, выгравированных на его коже… Я имею в виду, мог ли этот парень стать еще сексуальнее? Я как раз собираюсь спросить его, что означают татуировки, учитывая, как плохо я могу разобраться в собранных вместе узорах, когда он заговаривает, не сводя с меня глаз:

— У тебя есть татуировка?

Рука, скользящая по волоскам на его коже, немедленно отдергивается. Неужели я действительно была так близка к тому, чтобы коснуться его? И я откатываюсь от него, пока не оказываюсь на другом краю кровати. Нацарапанное имя, напечатанное под моей левой грудью, испачканное над сердцем, покалывает.

— Ага.

Все еще глядя вниз, он придвигается ближе.

— Где?

— Это секрет, — тихо говорю я, прикладывая палец к губам.

Он издает горловой звук и тянется вверх, чтобы оттолкнуть его, затем снова засовывает руку под подушку, его лицо внезапно появляется передо мной. Кончики наших носов соприкасаются,