Грибоедов собирал с персов контрибуцию. Деньги. За проигранную нам войну. Их выколачивали у самых простых. Самых бедных. А кто сидит без копейки, тот не покупатель. Не так ли?

– Компания ни при чем, – упрямо повторил Джеймс. – А меня вы должны отпустить. Сами знаете.

– Отпустим, – спокойно кивнул Бенкендорф. – Но как скоро, зависит от вас. Окажите мне любезность.

– Я весь внимание, – отозвался Александер. Он даже закинул ногу на ногу.

– Персидский двор отправит в Петербург посольство с подарками и извинениями. В нем будут ваши старые знакомые. Вы встретитесь с ними, как добрый друг и эмиссар своего правительства. Разузнаете то, что сможете, и передадите мне.

Джеймс расхохотался. Да так сочно, как обычно не выходит у островитян.

– С чего мне помогать вам?

«Потому что я могу оставить вас здесь навсегда. Почему все так носятся с англичанами? Может быть, потому, что они сами с собой носятся?»

– Вы уверены, что вас отпустят? – вместо ответа спросил Бенкендорф. – Ни ваше правительство, ни здешнее посольство не знают, где вы.

– Это беззаконие.

– Я могу себе это позволить.

Джеймс спустил ноги с кровати, но его лицо продолжало оставаться насмешливым.

– Но вы же должны уважать закон.

– Свой или ваш?

Важное уточнение. Британцы уверены, что, где бы их ни арестовали, судить будут дома или хотя бы по островному праву. Остальное – трибунал.

– Вы нагадили здесь. Здесь и ответите, – констатировал Бенкендорф.

Александер побледнел.

– А как скоро меня отпустят в случае, если я помогу?

Ну вот, пожалуйста!

– Как договоримся.

– А мое правительство не будет проинформировано?

– Разумеется.

– А какие у вас гарантии, что я сообщу вам верную информацию?

– Вы возьмете с собой на встречу моего человека и представите его как своего сослуживца. По-английски он говорит не хуже вас. – «Ну, это я, конечно, соврал». – Вы его знаете, – Бенкендорф не без гордости приосанился.

– Вашего побочного сына Жоржа? – Арестант был доволен своей осведомленностью. – Нетрудно догадаться. Вы его так опекаете. Он так похож на вас.

Догадка Александера была для Бенкендорфа неприятным сюрпризом.

– Значит, мы договорились? – помрачнел он.

– Договорились, – кивнул Джеймс. – Надо же учить парнишку. Вы-то в нашем деле профан. А я как-никак уже девять лет…

– И позволили поймать себя мальчишке, – обрезал шеф жандармов. – Еще большему профану, чем я. Так что постарайтесь сообщить мне что-то, чего еще не успели донести наши дипломаты. Или боятся донести. Тогда вы не вернетесь сюда. Как вам сделка?

Джеймс пожевал губами.

– Пожалуй. Но учтите: Персия – наша вотчина.

– А посольство – наше, – Александр Христофорович встал. – Хотите гнездиться в Персии, ведите себя прилично. Вырезанная дипломатическая миссия приличного поведения не изобличает.

* * *

Петербург. Начало апреля

Жорж Александров[32] переходил от задания к заданию и уже не знал, когда вернется в уланский полк, откуда начальник III отделения увел его еще под Варной.

Он расстался с бывшим мичманом Стоговым[33], который страховал его в той, самой первой операции с поимкой британского шпиона. Тот отбыл в Симбирск на хорошее, пригретое место. Он пошел в Жандармский корпус ради жалованья. А Жорж – по случаю. Так звезды сошлись, карта выпала. Стогов был серьезный, семейный мужчина, хотел прочного положения в провинции, чтобы и самим сытно, и другие уважали. Жорж, по натуре проныра, напротив, сам не знал, о чем мечтал. Голодное детство, рваные простыни – вечный призрак Воспитательного дома навсегда встал за его плечами. К тому же он начинал артистом, как мать – великая французская театральная дива[34]. Интересно, она догадывается, что сын жив? А потому весь мир казался ему подмостками, где он, если повезет, может сыграть важную роль.

Простил ли он отца? Вряд ли. Для этого они слишком мало общались. Но был благодарен за покровительство. И за то, что в семье Бенкендорфа его вовсе не отвергли. Напротив, приглашали в дом. И законная супруга Елизавета Андреевна говорила ласково: мол, не смущайтесь, у нас вы всегда найдете кров и понимание.

Впрочем, Жорж никогда не злоупотреблял родством, был щепетилен и предпочитал казарму своего уланского полка, квартировавшего в Гатчине. Так свободнее.

Только одно его всерьез притягивало – очаровательная барышня, падчерица Бенкендорфа, Елена Бибикова. Ласковая Оленка. Они встретились в первый же приход Жоржа к отцу и теперь держались как старые знакомые.

Оленка много пела, да еще таким голосищем! Просто басом. Откуда в ее тоненьком теле брались обертоны оперной примы, Жорж не знал, но аккомпанировал честно. От души. Время от времени ловя на себе настороженные, удивленные взгляды девушки.

Их переглядки за роялем заметил бдительный отец. Отвел в сторону и прямо сказал:

– Елена просватана за князя Белосельского-Белозерского.

Жорж пару раз видел этого добродушного некрасивого увальня в гостях у Бенкендорфов. Никакого интереса невесты тот не вызывал.

– Она его не любит, – вырвалось у юноши.

Александр Христофорович рассмеялся.

– Тебе известно, кого она любит, кого нет? Оленка никому своих тайн не рассказывает. Прошу от сердца: остерегись.

Если бы его сын вдрызгался в Катю, старшую падчерицу, Жар-птицу, отец бы и бровью не повел. Сама отошьет. Такая уродилась. Повелительная и победительная, как мать. А вот Оленка, подснежник, за себя не заступится. Не сумеет. В Жорже его характер. Егоза и бабник. Раззявил рот на лакомый кусочек! Нет, не того поля ягода. И не только по рождению, знатности, богатству. Обидит. Ей-богу, обидит. Александр Христофорович себя знал – значит, знал и Жоржа. Погуляет и бросит, а ей одни слезы.

– Не смей на нее даже глаз поднимать, – с угрозой сказал он сыну. – Сговорена и точка.

Жорж остался при своем мнении, тем более что глаза у него – уголья, матушкино наследство. В любой Снегурочке дыру прожгут. И Александр Христофорович остался при волнениях. Правда, жене ни слова не сказал. К чему лишние трепыхания? А вот Елене строго-настрого запретил петь в паре с Жоржем, чем смутил девушку до крайности. Ничего, погорят щеки и остынут.

– Простите меня, папа, – пролепетала она.

– Да ты ни в чем не виновата.

Оленка покусала губу.

– Я обеспокоила вас. Простите.

Такая хорошая, слов нет. И жалко ее почему-то заранее. Странное это чувство. Ну, привязан он к падчерицам, как будто его кровь. Столько лет – чего удивительного?

Поэтому отъезд Жоржа в Москву, навстречу персидскому посольству, оказался как нельзя кстати. С Александером они встретились если не как друзья, то как старые знакомые. Того жандармы доставили из Питера на крошечную станцию Подлиповье, и там, подальше от любопытных глаз, сняли наручники. Позволили вымыться и переодеться в чистое из его же собственного, привезенного срочной эстафетой, гардероба. И вручили пакет с «экстраординарной суммой» – на расходы во время миссии.

Джеймс подыхал от смеха: как у них тут все торжественно делается! Он слыхал историю одного государственного преступника 14 декабря, которого везли в ссылку, по ошибке заковав ноги крест-накрест. А ты не сиди нога на ногу, когда тебе кандалы надевают. Бедолаге в пути было весьма трудно: ни ходить, ни отправлять естественные надобности, ни даже сесть как следует в телеге он не мог. Государь при отправлении ссыльных явил милость: запретил заклепывать кандалы, как было прежде. А велел просто закрывать на замок. Ключи у фельдъегеря. В любой момент можно открыть. Ссыльный с ногами наизнанку на каждой станции молил: раскуйте и закуйте правильно. Но начальство, сокрушаясь и соболезнуя, везде боялось