Раньше Заводилов не видел эту записку, служившую главным вещдоком. Он знал ее только по описаниям — и не сомневался в подлинности. Тем, первым следствием он управлял из Москвы. Теперь у него не было сомнений в том, что все, рассказанное свидетельницей, — правда. Вид обеих записок был слишком убедителен.

Игоря Заводилова глубоко поражало, что, видимо, вот эта сидящая в первом ряду и очень внимательно слушавшая высокая девочка с копной золотистых пушистых волос, явно года на два младше Виктории, поехала через Урал и Сибирь, чтобы спасти своего старшего друга от неправедного приговора. Приговора, которому он, Заводилов, взрослый мужчина — не глупый, не злой, не бесчестный, — способствовал. Девочка поехала, нашла записку — и самостоятельно поняла, что произошло на самом деле.

Игорю было физически нехорошо и от сознания всего этого, и от не покидавшей его ни на одну минуту другой мысли.

Ему очень хотелось попросить у кого-нибудь глоток холодной воды, но было и неловко, и не у кого. Он даже сомневался, дотянет ли до конца заседания, не случится ли с ним чего. Непривычно давило в груди, покалывало сердце, которого раньше он, запросто пробегавший двенадцать километров, а на лыжах и все двадцать, вообще никогда не чувствовал.

Умный и трезво мыслящий Игорь Заводилов ясно понимал: впереди его ждет другой судебный процесс, на котором он будет чувствовать себя гораздо, гораздо хуже. И еще совершенно неизвестно, как перенесет этот процесс его жена — ведь едва ли не главным его фигурантом будет их пятнадцатилетняя дочь.

Судья продолжал допрос свидетельницы.

— Расстались ли вы с Сумароковым в лесу и в какое время?

— Нет, мы не расстались… Он пошел меня провожать.

— Вы расстались у вашего дома?

— Нет… Он вошел вместе со мной.

— До какого часа он пробыл в вашем доме?

— Примерно до трех ночи…

Игорь Заводилов слушал Лику и смотрел на нее в упор, не сводя глаз. Да, сомнений не оставалось. Молодой человек, сидевший в клетке, опустив голову, — Заводилов видел его первый раз — действительно был в тот вечер с этой девушкой. Он не был причастен к убийству Анжелики.

— Последний вопрос. Скажите, свидетельница, почему вы не сообщили эти важные сведения, когда началось расследование убийства? Вы еще были в Оглухине, когда в доме нашли записку, будто бы адресованную Анжелике, вызывающую ее к мостику, где и нашли ее тело. Вы уже знали, что в убийстве обвиняют человека, который в ночь убийства был с вами. Почему вы не захотели дать оправдывающие его показания, а уехали в Москву?

В зале, где и без того было очень тихо, воцарилась полнейшая тишина. Лика смотрела на судью своими большими красивыми глазами и молчала. Олег из своей клетки первый раз взглянул на нее. И во взгляде его можно было прочитать только одно чувство — жалость.

Лика закрыла лицо руками и зарыдала.

— Свидетельница, вы свободны, — сказал судья.

Вот чего уж Женя не ожидала — это увидеть в зале суда Федора Репина!

Она думала, что он еще в Оглухине дал свои показания в присутствии педагога или родителей, — и на том дело кончилось. Но главный судья объявил:

— Пригласите свидетеля Репина!

И в зал с очень важным видом, умытый и причесанный на ровный, как у Ельцина, пробор, в отглаженном костюмчике вошел Федор Репин собственный персоной. Рядом с ним шла взволнованная, в красных пятнах его оглухинская классная руководительница.

Женя сразу отметила, что Федьку об ответственности за дачу ложных показаний не предупреждали, а сразу стали спрашивать, видел ли он в тот мартовский день «вот этого человека» — судья показал рукой на Олега.

— Да, видел, — степенно начал Федя. — Он сначала шел, потом остановился…

— Он был один?

— Нет, с девушкой.

— Ты знаешь ее имя, фамилию?

— Ее в селе Ликой называли. А полное имя не знаю.

— Что делал этот человек, когда остановился?

— Стал целоваться с Ликой, — нехотя сказал Федька.

На задних скамьях, где сидели студенты, возникло легкое оживление, но быстро исчезло. Обстановка суда по факту убийства к веселью не располагала.

— А потом? — спросил судья.

— А потом они быстро пошли вместе.

— В сторону мостика?

— Не-е, как раз в противоположную, к станции.

— Он что, по-твоему, хотел уезжать?

— Не-е, он, наверно, к Лике пошел. Она в той стороне жила.

— Сколько времени было?

— Часов восемь, наверно. Темно уже было.

— А больше ты никого в это время не встретил в лесу?

— Встретил. Двух мужиков. Как раз к мостику шли.

— Ты их знаешь?

— Одного знаю, из соседней деревни. А другого нет.

— И куда, ты говоришь, они шли?

— К мостику. — И важно добавил: — Однозначно.

После этого Федю и его то и дело вытиравшую платочком пот со лба и одергивавшую темно-синюю шелковую блузу с длинными рукавами учительницу отпустили. Они остались в зале, устроившись в последнем ряду. А в суд вызвали Славу-байкера.

Славика судьи слушали с заметным удовольствием, несмотря на трагическое содержание его речи. Так точен, внятен, обстоятелен был рассказ о том, как ночью, при свете фар, мельком, но тем не менее ясно он увидел у мостика двух мужчин около тела девушки. Как одного он узнал, а другого нет. Как на другой день вернулся на это место и нашел гильзу. Как впоследствии его друг Денис Скоробогатов (Скин приосанился, услышав эти слова) сумел установить, специально отправившись в село Заманилки, что у одного из жителей села, виденного Славой у мостика, — зажигалка в виде гильзы с отсутствующей частью. Как Денис сумел, рискуя здоровьем и, возможно, жизнью, сделать так, что милиционер Костыль задержал Порскова, который, насколько известно свидетелю, сейчас находится под арестом.

Во время этого рассказа впервые на лице Олега Сумарокова появился живой интерес. Ведь слушавшие Славика Женя, Том, тем более Скин и даже Петр Волховецкий все это знали. А Олег впервые узнавал реальные обстоятельства приписанного ему убийства!..

Был в зале и еще один человек, слушавший Славу не просто с вниманием, а с волнением, которое он с огромным трудом скрывал. У Игоря Заводилова пересохло во рту так, что он при необходимости не смог бы, наверное, заговорить. Сердце его стучало часто и сильно.

Славу отпустили, не задав ему больше ни одного вопроса. И он уселся в первом ряду, со Скином. А тот показал ему поднятые вверх большие пальцы на обеих руках, при этом девица-секретарь посмотрела на Скина неодобрительно.