– Он знал, что за сущность пытается пробудить его сообщник? Участвовал в этом?

– Вы ведь сами ответили на этот вопрос в беседе с вашим бывшим сослужителем, – заметил Мельхиор. – Ваш противник обманут тем, кого он почитал за выжившего из ума старика. Полагаю, когда он осознает свою ошибку, он будет… слегка расстроен.

– Зачем ему это? Что он задумал?

– Если рассуждать, исходя из уже известных вам фактов, майстер инквизитор, то – того самого возвращения власти старых богов, о котором он вам столь пафосно вещал много лет назад.

– Ты видишь мои мысли и отвечаешь мне ими на мои же вопросы, – уточнил Курт и, помедлив, договорил: – Или ты сам – тоже моя мысль, и сейчас все это я снова говорил сам себе.

– А будь я святым – разве Господь не дал бы мне такую возможность на время разговора с вами? Вы же не станете отрицать, что это не более невероятно, чем само мое существование.

– Логично, – сдержанно согласился он, и Мельхиор снисходительно кивнул:

– Поскольку вы сами посетовали на уходящее время, майстер инквизитор, не будем терять его на бессмысленные разбирательства. Посудите сами: если я настоящий волхв, описанный евангелистами, я смогу сообщить вам то, чего вы не знаете, и развеять ваши сомнения в том, в чем вы не уверены, а если я – производное вашей фантазии, я помогу вам возвести в стройные выводы ваши разрозненные догадки и подспудные ощущения. В том и другом случае – profit.

– Есть еще один вариант, – возразил Курт, – третий. Ты не святой и не порождение моего помутившегося разума, а тварь – такая же, как и там, за стенами.

– Интересное предположение, – хмыкнул старик. – И зачем бы мне тогда говорить с вами?

– Почем мне знать? Один такой, к примеру, пытался соблазнить меня тайными знаниями в обмен на согласие дать его душе поселиться в моем теле, другой – убеждал, что быть сожженным заживо, а после стать пепельным кадавром есть высшая благодать, самому Господу угодная.

– Но ведь вы ни на что подобное не пойдете, майстер инквизитор, ведь так? Не пойдете, – сам себе ответил Мельхиор. – Стало быть, единственное, чем я мог бы вам навредить, – это дать неверные ответы и советы. Однако ж, как любит приговаривать один ваш друг, qui a peur des feuilles ne va point au bois[114]. Даже если я – тот самый третий вариант, вы ничего не сможете сделать, не сумеете прервать происходящее усилием воли, не сумеете выйти из этого отрезка вечности, в котором пребываете, и все, что вам остается, – это, опять же, попытаться извлечь из происходящего пользу.

– А если принять как вариант один из первых двух – я смогу это прекратить?

– К этому мы и идем, – пожал плечами Мельхиор. – Если я посланник Господа, по моему поведению вы должны понять, что я не стану вмешиваться прямо, пока вы не сделаете или не скажете что-то, чего еще не сделали и не сказали. Если я – часть вашего же разума, я не исчезну, пока не укажу вам на то, что вы заметили, но еще не поняли до конца.

– То есть, раздолбать статую – это еще не все? Надо сделать еще что-то?

– А надо ли было долбить статую? – с добродушной укоризной уточнил старик. – Почему-то вам не пришло в голову простое действие: обратиться к Господу с молитвой и просьбой направить своего Ангела на помощь и брань.

– Здесь был полный собор народу, – покривился Курт. – И святой отец прятался под скамейкой. Думаю, людей, молящихся об Ангелах, Господнем пришествии и о чем угодно, в минуту явления этого многоглазого чудища было предостаточно, однако этот каменный истукан даже не почесался.

– «О чем угодно», – серьезно повторил Мельхиор с расстановкой. – В том и проблема, майстер инквизитор. Помните ли вы, что Господь никого не тащит в спасение насильно? Люди этого города сами сделали свой выбор, и выбор их был – отойти от учения Церкви, припасть к ереси и по доброй воле закрыть свои души для спасительного вмешательства Божия. Именно «о чем угодно» и «кому угодно» они и молились, в то время как молиться должны были о спасении и Господу, полностью осознав свои заблуждения. Этот страж был поставлен оберегать город святой Кунигунды и населяющих его христиан от посягательств неблагих сил, а не прикрывать еретиков от последствий ими же избранной ереси, коей они вверились по своему выбору. Господь милостив, и когда-то ради нескольких праведников Он был готов пощадить Содом целиком. Сегодня и здесь весь этот город мог бы быть спасен, если б нашелся всего один, сумевший осознать, что происходит, и обратившийся к Нему с искренней молитвой. А из искренне молящихся мы с вами видим здесь лишь пришлую ведьму, чужую в этом городе.

– Эти люди были обмануты, – возразил Курт хмуро. – Они пошли за своим пастырем, потому что верили ему, как их учила Церковь, и страдают сейчас из-за его падения.

– Эти люди прекрасно понимали, что их пастырь порой вещает о странных идеях, – мягко заметил Мельхиор. – Видели, что его заносит не туда, но были слишком ленивы или хладны, чтобы задуматься над этим. А кому-то попросту недоставало новизны, остроты, тайны… Довольно частое явление в вашей службе, майстер инквизитор, не так ли? Большинство малефиков поначалу польстились всего-то на это самое ощущение новизны и таинственности, которого им недоставало в привычной вере. Так душа готовится к ереси. Потом привычная вера отметается всецело. Так душа принимает ересь, так ересь становится брешью в обороне души, через которую проникают мерзкие идейки и дурные поступки… Сколько таких историй было за годы вашей службы?

– Большинство, – вынужденно признал Курт, и старик кивнул:

– И будет так же впредь, майстер инквизитор.

– Так значит, я ничуть не лучше любого из них, – подытожил он с удивительным для самого себя спокойствием – на сей раз неподдельным. – Если они молились не тому и не так, то мне это не пришло в голову вовсе. Если они верили ложно, то я не верил совершенно, и когда я долбил эту статую…

– …вы верили в то, что это сработает, – договорил за него Мельхиор. – Не видели вы во Всаднике мертвый камень, майстер инквизитор, потому ваш первый удар и вышел столь неудачным – руки все-таки дрогнули. Потому вы и смотрели на обломки у ваших ног, как смотрели бы на тело убитого вами безвинного человека. Помните: вне зависимости от того, кто я, ваша же фантазия или Господень посланец, ваши мысли я вижу и вашу душу знаю. Вы – верили.

– Однако мысль о том, что чем-то может помочь именно молитва, мне в голову не пришла.

– А она вам никогда в голову не приходит, – усмехнулся старик добродушно. – Такова уж ваша натура: вы верите в действие. В человека, в собственные силы, в то, что каждый сам должен делать все, что сможет, в любой ситуации, и о молитве вы задумываетесь, лишь когда выхода нет вовсе. Невзирая на многие весьма выразительные случаи в вашей службе, она для вас последнее прибежище, тайное оружие, за которое вы беретесь, если ничем иным ситуацию, по вашему мнению, не исправить… В целом, даже не могу вас за это упрекнуть. Такой подход, по крайней мере, уберегает от искушения прелестью и от недеяния, что едва ль не самый худший грех.