Нанги подумал, что слова Уми довольно точно описывают смысл человеческого существования. Он потер ногу, которая всегда беспокоила его в сырую погоду. Уми умела умиротворить его душу. Немного погодя Нанги склонил голову и начал молиться. Закончив читать свои молитвы, он опять повернулся к ней!

— Хотел бы я знать, где сейчас Николас. Тогда мне было бы спокойнее.

— Он мне говорил о своих планах, — ответила Уми. — Но он просил ничего не говорить тебе, чтобы не волновать зря.

— Будучи в неведении, я волнуюсь больше, — сказал Нанги, глядя ей прямо в глаза.

— Он дал мне телефон, — призналась Уми. — По этому телефону можно дозвониться до человека, для которого Николас — Тик-Тик.

— Да. Конни Танака, — кивнул Нанги. — Николас рассказывал о нем.

Уми коснулась его локтя.

— Я думаю, тебе надо помолиться за Николаса.

— Он всегда присутствует в моих молитвах, — отозвался Нанги.

— Он — мой сын, которого у меня никогда не было. Мой наследник. Он всегда в моих мыслях, как моя собственная плоть и кровь.

— Тогда помолись за него еще раз, Нанги-сан. Помолись, чтобы он пережил тебя, — голос Уми повис в воздухе, как дым. — Близится конец, который был предсказан многими религиями. Прежде чем он наступит, будет смерть и опять смерть.

* * *

Сендзин был уже внутри дома Конни Танаки. Он даже думать почти перестал, сосредоточившись на работе мысли. Не сходя с места у входа на лестницу, ведущую на чердак, он с помощью своего дара обшарил весь дом. Наконец нашел Жюстину и двинулся вперед. В ее квартире, кроме нее, никого не было, но был еще голос. Голос Николаса Линнера.

Набросив что-то темное и тяжелое на правую руку, Сендзин пошел на голос, намереваясь установить его источник, как путешественник идет вверх по излучинам реки, чтобы найти ее истоки.

Сендзин сцепил пальцы внутри «некоде» — кожаной боевой рукавицы, которыми пользовались ниндзя столетия назад. Она вся усажена металлическими шипами и такая жесткая, что при владении соответствующей техникой этой рукавицей можно остановить даже удар меча.

Он начал спускаться по лестнице.

«И ТЕПЕРЬ ВОШЕЛ В ТЕБЯ, ДУХ ПЕЧАЛИ, И ТЫ, СКЛОНИВШИСЬ ПЕРЕД СУДОМ НЕБА, ОПУСКАЕШЬСЯ НА ЗЕМЛЮ. ТВОЙ ДУХ ОТЯЖЕЛЕЛ ОТ ЖЕЛАНИЯ. ВЛАСТЬ ВЕЧНОСТИ РАСТЕТ, ОСВОБОЖДЕННАЯ ОТ ОКОВ ВРЕМЕНИ. ГОЛОСА СВЕТА РАЗНОСЯТСЯ ДАЛЕКО ВОКРУГ. РУКИ ЗВУКОВ КАСАЮТСЯ ТВОЕЙ ПЛОТИ. ВОТ СУД НЕБЕС Я НАКЛАДЫВАЮ НА ТЕБЯ ЖЕЛЕЗНЫЕ ЦЕПИ».

Голос Николаса повторял эту литанию снова и снова, будто это была молитва. Сендзин прирос к месту. «Он здесь, — подумал он, — но я его просто не вижу. Он использует против меня магию Тао-Тао. Чего он хочет?»

«ТЕПЕРЬ ВОШЕЛ В ТЕБЯ, ДУХ ПЕЧАЛИ».

Сендзин оставил вопросы, на которые он пока не знал ответа, уловил биотоки Жюстины и двинулся вперед по холлу, а потом — вниз по лестнице.

«...ДУХ ОТЯЖЕЛЕЛ ОТ ЖЕЛАНИЯ».

Она была на втором этаже.

«ВЛАСТЬ ВЕЧНОСТИ РАСТЕТ...»

Жюстина лежала на кушетке, объятая сном. Комната невелика, но вся тонет в тенях. Тени окрашены голосом Николаса:

«ГОЛОСА СВЕТА РАЗНОСЯТСЯ ДАЛЕКО ВОКРУГ».

Сендзин, сам как тень, стоял у истоков реки, поднявшись к ним вверх по течению. Тяжелые портьеры от пола до потолка закрывали окна. Пол деревянный, паркетный. Черно-оранжевые персидские коврики были разбросаны на нем.

Два позолоченных кресла стояли лицом друг к другу, словно молчаливо разговаривали. Черные динамики стереосистемы были почти не видны в темных углах комнаты. Это из них доносился голос Николаса, как водопад, с которого начинается река.

«РУКИ ЗВУКОВ КАСАЮТСЯ ТВОЕЙ ПЛОТИ».

Все-таки его здесь нет, подумал Сендзин. Он оставил эту литанию на языке вечности охранять ее, пока его нет. Тандзян сделал шаг по направлению к спящей Жюстине, подумав: с чего это он оставил ее одну, без присмотра?

Он стоял так близко к ней, что видел, как подымалась и опускалась грудь в медленном, ровном дыхании. Она действительно спит, подумал он. Но она не может быть одна, без присмотра.

«ВОТ СУД НЕБЕС...»

Затем он вспомнил, как ловко преодолел все преграды на крыше, и подумал, что они, конечно, должны полагать, что она под присмотром. В безопасности от него.

«Я НАКЛАДЫВАЮ НА ТЕБЯ ЖЕЛЕЗНЫЕ ЦЕПИ».

Жюстина открыла глаза, села на кушетку, посмотрела на Сендзина.

— Я знаю тебя, — сказала она.

«...И ТЕПЕРЬ ДУХ ВОШЕЛ В ТЕБЯ, ДУХ ПЕЧАЛИ».

— Зачем ты следуешь за мной повсюду, даже здесь, в Америке? — обратилась Жюстина к нему со своего ложа.

— Ты меня не знаешь, — сказал Сендзин, двигаясь к ней, как туман. — Я тебе снюсь. Ты выдумала меня, создав из собственного одиночества, боли и подавленных желаний.

— Плыл за мной, — продолжала Жюстина, — подобно облаку над землей, считая, что на ней невозможно дышать. Сендзин прикоснулся к ней, и она вздрогнула. «И ТЫ, СКЛОНИВШИСЬ ПЕРЕД СУДОМ НЕБА, ОПУСКАЕШЬСЯ НА ЗЕМЛЮ».

— Этот голос, — сказал Сендзин, указывая пальцем на динамики, — ты не можешь его выключить?

— Я не слышу никакого голоса, только твой... и мой, — ответила она.

«ВЛАСТЬ ВЕЧНОСТИ РАСТЕТ, ОСВОБОЖДЕННАЯ ОТ ОКОВ ВРЕМЕНИ».

Сендзин оставил ее на минуту, подошел к каждому из динамиков и вырвал провода.

«ГОЛОСА СВЕТА РАЗНОСЯТСЯ ДАЛЕКО ВОКРУГ. РУКИ ЗВУКОВ КАСАЮТСЯ ТВОЕЙ ПЛОТИ».

Голос Николаса не замолчал. Казалось, он рождается из стен, из потолка. Будто он является живым существом, живущим в этой комнате.

— Что это у тебя такое, — повернулась к нему Жюстина, — в глазах?

Сендзин опять коснулся ее. — Где изумруды, которые спрятал твои муж? — Он спросил это тем же тоном, которым попросил продавца в хозяйственном магазине принести аэрозоль фреона и другие нужные ему вещи.

— Запечатаны в коробке, — ответила Жюстина.

— Что он сделал с коробкой, Жюстина? Зарыл ее? — спросил Сендзин, сокращая расстояние между ними.

— Нет. Он отправил по почте.

— Куда?

Она наморщила лоб. — Я не знаю. Я...

— Нет, ты ЗНАЕШЬ, — убеждал ее Сендзин. — Ты видела адрес.

— Нет. Не видела. Я...

— Думай!

Она подскочила от его крика, как от удара током.

«И ТЕПЕРЬ ДУХ ВОШЕЛ В ТЕБЯ...»

— Ты знаешь, Жюстина!

— Да, — ответила она, как машина. — Думаю, что знаю. У моего мужа есть старый, верный друг. Льюис Кроукер. Лью живет на острове Марко, во Флориде. У него есть лодка. Он...