В рассматриваемый нами период золотая валюта проникает на Восток, что является верным признаком согласованности в мусульманской торговле. В начале III/IX в. все подарки халифа исчислялись в дирхемах, а в начале IV/X в. золотая валюта вошла в обращение также и в Багдаде и центральное правительство стало вести расчеты в динарах. Решительный шаг вперед в этом направлении был сделан между 260/874 и 303/915 гг.: в бюджете первого года дань, поступившая с Вавилонии, указана еще в серебре[3349], а в бюджете последнего — в золоте[3350]. Весьма любопытно, что вместе с серебряной валютой исчезло и натуральное хозяйство: в 260/874 г. в бюджете Вавилонии еще фигурирует натуральная повинность, а в 303/915 г.— уже нет. Тот факт, что все больше материальных ценностей обретало способность реализации, находит выражение и в одном законе, который вынуждены были издать в 787 г. н.э. старейшины иудеев Вавилонии. Согласно этому закону с того момента не только земельные участки, но и движимая часть наследства должна была отвечать за долги завещателя[3351].

Тем не менее в частной жизни оба вида монет считали еще раздельно: так, например, умерший в 291/904 г. в Багдаде ученый Са‘лаб «оставил после себя 21 тыс. дирхемов, 2 тыс. динаров и лавки у Сирийских ворот стоимостью в 3 тыс. динаров»[3352]. Только подарки, например поэтам, по-старому дают в дирхемах[3353] — пожалуй, чтобы это выглядело не столь похожим на деловую сделку. Впрочем, и нам известны различные ощущения ценности старых и новых видов денег.

Восточные провинции империи, однако, продолжали и на протяжении IV/X в. пользоваться серебряным дирхемом — «в Мавераннахре знают дирхем, динар там неупотребителен»[3354] (или он имел обращение только в крупных городах[3355]), а «в Фарсе вся торговля ведется на дирхемы»[3356].

Появившиеся в то время мелкие владетели, которые или наравне с халифом, или под его властью чеканили монету, заботились о том, чтобы в обращении было великое множество самых разных монет обоих этих видов, и курсовые бюллетени крупных банкиров выглядели довольно любопытно, как это можно предполагать на основании перечня монет у ал-Мукаддаси[3357]. К началу IV/X в. динар стоил приблизительно 14 дирхемов[3358]. Из-за того, что запад, таивший в своих недрах золото, был отделен от востока империи, к концу столетия ценность золота выросла там совершенно невероятно, в то время как ал-Макризи, сильно преувеличивая, сообщает, что в Египте заговорили о дирхемах лишь после обнищания, имевшего место при Саладине, ибо до того, мол, всегда платили только золотом[3359]. В середине IV/X в. Бунд Рукн ад-Даула чеканил динары, состоявшие наполовину, а иногда и целиком из меди. В 420/1029 г. их принимали лишь за треть обычного дирхема[3360]. В 427/1036 г. в Багдаде была предпринята попытка сохранить устойчивость местной валюты торжественным упразднением египетского (магрибинского) динара, причем все документы, в которых он встречался, уже нельзя было предъявить к судебному иску[3361]. С другой стороны, чеканили более легковесные серебряные монеты, так что шло их 25, 40, а однажды даже 150 на один динар[3362]. А в 390/1000 г. взбунтовавшаяся гвардия неистовствовала перед домом везира из-за низкого качества золотой монеты[3363]. Так же как и сегодня, явно фальшивые деньги имели в то время свой определенный, пусть очень скромный курс. Фальшивые дирхемы называли ртутными[3364], например в Мекке, где их шло по 24 на настоящую драхму, а в разгар наплыва паломников, т.е. с 6 зу-л-хиджжа до конца праздника паломничества, они вообще не котировались[3365]. Однако надувать в то время умели и на неподдельных монетах, как это у нас делали обрезчики монет, с той лишь разницей, что монеты не опиливали, ибо они шли на вес, а увеличивали их вес, чего обычно достигали при помощи сурьмы или ртути[3366].

Мелкая разменная монета (фалс) в соответствии с достоинством шла по шестиричной системе: 1 дирхем = 6 даникам = 12 киратам = 24 тассуджам = 48 хабба (ячменное зерно). Однако для мелких расчетов вынуждены были употреблять и разрезанные на куски серебряные монеты, несмотря на то что против этого постоянно и энергично возражали[3367].

Крупные финансовые операции уже хотя бы ради безопасности требовали более легких и недоступных разбойникам платежных средств[3368], большинство из которых имело персидские наименования. Один ученый, совершавший путешествие в Испанию, имел при себе кредитное письмо (суфтаджа) и 5 тыс. дирхемов наличными[3369]. Насир-и Хусрау, например, получил от одного знакомого в Асуане открытое кредитное письмо к его поверенному (вакил) в ‘Айзабе такого содержания: «Дай Насиру все, что он у тебя потребует, возьми у него расписку и запиши сумму на мой счет!»[3370]. Вице-король Египта послал своему представителю в Багдад кредитные письма на 30 тыс. динаров, причитавшихся смещенному везиру. Представитель признал эти документы[3371]действительными и представил деньги везиру в отставке[3372]. Своего рода векселем был сакк — первоначально долговое письмо[3373]; богатый человек выдает платежное распоряжение на управляющего его состоянием (сакка ‘ала)[3374]. Ибн Хаукал видел в Аудагуште, в Западном Судане, сакк на 42 тыс. динаров, выданный одним жителем Сиджилмасы на некоего Мухаммада ибн Абу Са‘дуна; документ этот был нотариально заверен[3375]. Бумага эта проделала путь через добрую часть Сахары. В Вавилонии, где банкир играл большую роль, сакк являлся настоящим чеком. Уже в III/IX в. (к этому времени восходит история, разыгравшаяся при Харуне) некий магнат переводил свои сакки на своего банкира[3376]. Около 300/912 г. какой-то знатный человек уплатил сакком одному поэту, однако банкир не акцептовал этот сакк, так что обманутый поэт сочинил стихи, в которых говорил, что он охотно уплатил бы таким путем целый миллион[3377]. Тому же поэту и певцу ал-Джахиза (ум. 324/936) один покровитель выписал во время концерта чек (рук‘а — расписка) на сумму в 500 динаров на имя банкира (сайрафи). Банкир, выплачивая деньги, дал поэту понять, что существует, мол, обычай за каждый выплаченный динар высчитывать один дирхем на издержки, т.е. около 10 процентов. Но если он пожелает провести с ним время после обеда и вечер, он не произведет у него никакого вылета[3378]. А один банкир (джахбаз), еще больший ценитель искусства, не только не произвел никаких вычетов, выплачивая одному поэту деньги, а наоборот, еще подарил ему 10% сверх суммы[3379]. Таким образом, у банкиров в то время было уже много дела, и поэтому нет ничего удивительного, что в