До Малашенко, который был глазами и ушами Гусинского в сфере политики, доходили какие-то слухи, но, по его воспоминаниям, он также не думал, что правительство пойдет на дефолт и девальвацию одновременно. “Я не принимал это всерьез, — рассказывал он мне, — потому что это было невероятно. Как, черт возьми, вы собираетесь объявить дефолт и девальвацию одновременно? Любой специалист только посмеется над этим, потому что так не бывает. Поэтому я думал, что, возможно, все будет не настолько плохо. Могу сказать вам только одно: вероятно, некоторые посвященные просто знали, что произойдет, а остальные этого не понимали. Именно поэтому после 17 августа многие российские компании и олигархи оказались в такой сложной ситуации”.

В воскресенье, 16 августа, Кириенко и Чубайс прилетели на вертолете к Ельцину, находившемуся в охотничьей резиденции “Русь” примерно в ста километрах к северо-западу от Москвы. Они в общих чертах обрисовали свой план и выразили готовность уйти в отставку, но Ельцин отставку не принял. Через два дня после того, как он пообещал стране, что девальвации не будет, Ельцин согласился на дефолт и девальвацию одновременно, не дожидаясь подробных объяснений Кириенко. “Действуйте, — прервал Ельцин премьер-министра, — принимайте все необходимые чрезвычайные меры”{555}.

Когда Кириенко и Чубайс вернулись в Москву, они направились непосредственно в Белый дом. Было поздно, около полуночи, но автомобильную стоянку перед внушительным белокаменным зданием заполнили огромные черные джипы охраны, сопровождавшей магнатов. Лимузины самих олигархов находились внутри ограды здания, но их накачанные телохранители в черных куртках ждали снаружи. Страна спала, когда олигархи и правительство слились в последних сердечных объятиях.

Миллионы людей по всей России, которым предстояло почувствовать на себе последствия девальвации и дефолта, оставались в неведении, а кучка предпринимателей, когда-то собиравшихся на Воробьевых горах, была приглашена, чтобы стать свидетелями последнего акта и, может быть, повлиять на него, надеясь спасти свою шкуру. Само их присутствие здесь в такой щекотливый момент, когда начинался крупнейший экономический кризис в России после распада Советского Союза, стало свидетельством связей между богатством и властью. Олигархи достигли пика своей власти, вершины своей коллективной мощи, но во многих отношениях кризис вызвали они сами. Их шумная ссора вокруг “Связьинвеста”, их политические игры в Кремле, их пристрастие к легким деньгам и иностранным кредитам — это-то и привело их и Россию к краю пропасти. В широких, устланных коврами коридорах на четвертом и пятом этажах Белого дома олигархи сидели до раннего утра, задавая себе вопрос: что впереди? В мире, который они построили, должны были произойти непредвиденные ими резкие перемены. Выживет ли их система? Выживут ли они сами?

В полночь уставший Чубайс ушел к себе в кабинет на четвертом этаже. С ним был Гайдар. Дубинин, председатель Центрального банка, время от времени заходил к ним. Принесли кофе и чай; Чубайс, еще не снявший галстук, в котором ездил на совещание к Ельцину, открыл свой ноутбук. Накануне в файле с заголовком “Совещание” Чубайс сделал записи, освещавшие события предшествовавшей недели. Он записал:

“Ухудшение ситуации в течение всей недели и резкий спад в пятницу:

1. Курсы в обменных пунктах — при официальном курсе 6,i8 в обменных пунктах курс — 7, а в понедельник может быть 7,2 или 7,3, то есть будет превышена верхняя граница коридора, рассчитанного на три года!

2. Начиная с четверга дополнительное обеспечение, то есть обязательные банковские платежи по полученным кредитам, не вносилось. Два из них следовало внести к пятнице; еще четыре нужно внести начиная с понедельника.

3. Замедление платежей в банковской системе начинает перерастать в полную остановку. Поступление доходов от налогообложения в бюджет резко снижается. Если выплата дополнительных фондов не будет отложена начиная с понедельника, остановка платежей может произойти уже в середине недели.

4. Сокращение резервов Центрального банка — в течение недели было израсходовано около 1,5 миллиарда долларов, почти вдвое больше, чем за предыдущую неделю. За одну только пятницу был израсходован миллиард долларов. Очевидно, что если не будут приняты жесткие решения, начинающаяся паника на валютном рынке может полностью истощить резервы Центрального банка меньше чем за неделю”.

Чубайс знал, что так продолжать они не могут, но боялся того, что надвигалось. Казалось, что он побежден и находится на грани отчаяния. Дефолт означал, что Россия обманула иностранных инвесторов на миллиарды долларов, которые они вложили в бурные новые рынки России в качестве кредитов и капиталовложений. Конечно, ими двигали жадность и стремление к колоссальной прибыли, они получали хорошие доходы и не обращали внимания на серьезные риски. Но они пришли также потому, что Чубайс сделал это возможным, это он позвал их в землю обетованную. Мысленно Чубайс часто представлял себе этот пейзаж, суливший огромные возможности. ГКО, еврооблигации, акции и долларовые форвардные контракты были признаками того, какой большой путь был пройден ими за столь малый срок. Они были без ума от рынков, а рынки были без ума от России. Потом любовь прошла. “Финансовые рынки — очень нервные создания, — размышлял позже Чубайс. — Как юные леди, они резко реагируют на сомнительные новости — падают в обморок”. Чубайс утверждал также, что в конце у государства не было иного выбора и оставалось лишь вводить инвесторов в заблуждение относительно надвигавшейся девальвации{556}.

Беседуя с Альбац, Чубайс читал отрывки своего компьютерного файла. Чубайс также затронул вопрос об обмане инвесторов. Девальвация или дефолт по ГКО в начале года “были бы восприняты во всем мире чрезвычайно отрицательно”, сказал он. “Не сделав это тогда, мы продемонстрировали, что правительство борется до конца. Оно предприняло все мыслимые и немыслимые меры, чтобы не обмануть ожидания наших партнеров внутри страны и за границей... Верно, не получилось. Верно, мы потерпели неудачу. Дольше откладывать решения, принятые 17 августа, было невозможно. Дальше была пропасть”. Чубайс защищал Ельцина, который 14 августа солгал о приближавшейся девальвации. “Он сказал именно то, что нужно было сказать”, — настаивал Чубайс. “Любой здравомыслящий политик скажет вам, что, к сожалению, именно так должны вести себя власти в подобных чрезвычайных ситуациях.... власти не имеют права заявлять в трудной финансовой ситуации: “Мы не знаем, справимся мы или нет”, (люди) сразу начнут убегать”. Чубайса тогда спросили, имеют ли власти право лгать. “В такой ситуации власти обязаны сделать это. Они о-бя-за-ны. Поэтому международные финансовые учреждения, несмотря на все, что мы сделали, а мы обманули их на 20 миллиардов долларов[53], понимают, что у нас больше не было другого выхода, а если бы мы поступили так, как предлагал Илларионов, они навсегда прекратили бы вести бизнес с нами. То есть катастрофа была бы та же, что и теперь, но любая надежда на то, что инвесторы вернутся, была бы потеряна”.