Я знаю, что ты поймёшь, Алива. Но всё равно — прости меня.

Я буду тебя помнить.

Деревянными движениями Юцинеле подошла к нам и замерла, глядя прямо перед собой.

Итаяс посмотрел на меня и улыбнулся.

…время словно замедлилось. Не в состоянии двинуться, я смотрел, как Итаяс протягивает руку и бесстыдно проскальзывает пальцами в вырез платья сестры. Я понимал, что его движения невероятно быстрые, в ином состоянии я просто не различил бы их, но и в обострившихся чувствах моих не было смысла — я ничего не мог предпринять. Оставалось только смотреть, как из-под одежды оледеневшей от ужаса девочки Воин Выси выдёргивает потаённый нож.

Перехватывает его.

Бьёт мне в горло.

Когда Кайсен открыл разрыв и Атергеро, смирившийся и довольный, оказался в Рескидде, я снял защитное заклятие. Я счёл, что обстановка окончательно прояснилась и никого более не тяготят непринятые решения. Обе магические схемы — высшего года и противодействия ему — стояли передо мной точно въяве; я понял, как они действуют и каких действий требуют от меня. Итаяс более не выказывал враждебности. Пусть он не предвидел моей судьбы, но судьба Юцинеле была ему открыта. Я полагал, что с этим также закончено…

Я ошибался.

За то бесконечное мгновение, пока нож летел к моему горлу, я словно сам стал пророком. Немилостивая Мать хочет увидеть войну, и она увидит её. С моей смертью закончится высшее лето. Начнётся осень, сулящая распад Королевства Бездны и подчинение его иным государствам. Конечно, Королевству Выси не осуществить такого громадного предприятия. На то есть Аллендор — а с Таяна хватит того, что таянец убил императора. Все руки, которые я связывал, освободятся. Держава действительно окажется повинна в собственной гибели — короткая депеша, которую она отправила Эрдрейари, станет тому причиной. Онго не боится войн и смерти тоже не боится, его вековая слава застит глаза правительству — министры и генералы бесконечно доверяют ему и готовы отдать Великому мертвецу право приказывать. А я это право утрачу. Я сказал Итаясу, что меня поднимут, но отнюдь не мог быть уверен в этом — я не прославился государственной мудростью и не имею опыта управления, где повод, чтобы отозвать меня из смерти?

А ведь для того, чтобы погубить Уарру, не нужен даже Аллендор. В Кестис Неггеле начнётся грызня за трон. Ближе всего к престолу мой двоюродный брат Эвераи, но его слишком многие не любят. Появятся другие претенденты. Едва Дом Теней почувствует слабину, как немедля выйдет из повиновения. Бесфамильные хорошо помнят, какой властью пользовались во времена моего деда. Несомненно, они возжаждут снова подмять империю под себя. Тот же Кайсен решит взять реванш.

Затяжная война приведёт к беспорядкам и недостаче продовольствия. Сейчас Дом Теней суровой хваткой держит бунтовщиков — но тени рванутся во власть и забудут о своём долге. В юности мне довелось слышать разговоры о революции…

…Нож Итаяса остановился.

— Не надо! — запоздало вскрикнула Юцинеле.

Синяя бабочка пролетела над нами, танцуя в медленных потоках воздуха…

Течение времени обрело привычную скорость, а я по-прежнему не мог двинуться с места — и как камень застыл передо мной Итаяс. Твёрдое остриё, не тёплое и не холодное, касалось моей кожи, но дальше не шло… Таянец страшно побледнел, на коже его выступили капли пота, он тяжело, с хрипом дышал и смотрел куда-то мимо меня.

По коже подрал мороз. За шумом крови в ушах я ничего не слышал. Рядом со мной невероятная сила переламывала волю человека — и не могла её переломить…

«Я хочу отомстить», — сказал горец.

«Она любит играть честно, — думал я. — Это не значит, что Она не может нарушить правила!»

Внезапно взгляд мой прояснился. Я увидел, что к нам с двух сторон бегут солдаты — уаррцы во главе с Арки и рескидди, дворцовая охрана царицы. В первый миг мне показалось, что я лишился голоса, но потом услышал словно бы со стороны:

— Оставаться на местах!

Аргитаи замер, потрясённо глядя на меня. Рескидди обступили нас, кто-то осторожно оттеснил в сторону полуобморочную от ужаса Юцинеле.

Итаяс беззвучно застонал.

Сжав зубы, я взялся за лезвие его кинжала и с усилием отвёл в сторону. По ладони заструилась кровь, но боли я не чувствовал. Из-под упавших на лицо волос таянец смотрел на меня. Он пытался улыбнуться; лицо его кривилось в судороге, глаза налились кровью. Он задыхался. Костяшки пальцев на рукояти ножа стали иссиня-белыми, все мускулы в теле Воина были напряжены до предела, но он оставался неподвижен.

Потом глаза его закатились. Я успел подхватить горца, когда у него подломились колени. Пальцы левой руки Итаяса впились мне в плечо, как ястребиные когти, в правой он по-прежнему сжимал нож.

И вдруг всё кончилось.

Итаяс медленно выдохнул и выпрямился. Взгляд его оставался расфокусированным, его шатало. Всё ещё бледный как смерть, он улыбнулся мне, а потом со странным выражением уставился на нож — будто видел его впервые. Сощурившись, таянец медленно поднял его, оценивающе повертел на солнце, провёл по лезвию пальцем.

— Так, — почти без голоса сказал он, — я собирался убить императора… — и кивнул: — Хорошо, Неле. Хорошее оружие.

Потом он полоснул ножом по собственной ладони.

Я не верил глазам: горец протягивал мне окровавленную руку.

Меньше всего можно было ждать подобного исхода. Я догадался, что означает жест Итаяса. Он всё-таки заставил меня растеряться, Демон Высокогорья… Само собой, я не собирался отвергать это выражение горячей приязни, правда, ответить на него предпочёл бы способом менее дикарским. Но это стало бы для горца оскорблением, так что выбора не было. «Право, — подумалось мне, — узнают в столице — будут смеяться: государь император смешал кровь с диким горцем. Но на взгляд таянцев, должно быть, деяние это столь же немыслимое. Мы на равных».

Юцинеле оттолкнула солдата-рескидди, подбежала к нам. Увидев наше рукопожатие, она ахнула и прижала ладони к щекам. Лицо её просветлело, глаза засияли: меньше всего она боялась такой крови… Несмело улыбаясь, она быстро посматривала то на меня, то на брата, потом что-то прощебетала Итаясу на родном языке. Тот с весёлой усмешкой ответил.

Из-за спины Аргитаи Мереи вышла Эррет. Я поймал взгляд Уаррской Державы и, улыбнувшись, сказал:

— Высь победила.

Огромные залы кафедрального собора пустовали. Арсеитская вера запрещала молитвы и не знала обрядов, люди приходили в храм послушать проповедь, но чаще — просто побыть в тишине, наедине со священной историей, изложенной в статуях и мозаиках. Убранству собора Данирут не было равных, и всё же сюда миряне приходили редко. Слишком величественным для уединения и покоя представал храм.

Из ближнего зала в дальний, глядя себе под ноги, медленно шла Младшая Мать Акридделат Третья. За многие годы она привыкла к холодности собора, сумрак высоких сводов не смущал её душу. Мелодично журчала вода в фонтанах. Младшая Мать тихонько бормотала что-то себе под нос, останавливалась, просчитывала ритм фразы, размахивая рукой, потом шла дальше.