– Каким еще случаем? Фарабо провел две трети жизни в приюте для душевнобольных. Кому могли понадобиться его клетки? Вы просто бредите.

Эрван расхаживал по комнате, злой полицейский Верни охранял дверь, Крипо делал записи.

– «Бессмертные линии» – вам это знакомо?

– Модная штучка. Заморозить клеточные штаммы, чтобы вырастить культуры в случае необходимости.

– У вас здесь есть морозильные емкости, которые позволяют их хранить?

Казалось, Ласей больше не испытывает ни страха, ни гнева, его просто ошеломили предположения Эрвана.

– На каком языке мне с вами разговаривать? Мы – психбольница специализированного типа. Что вы себе навыдумывали? Что мы здесь проводим опыты в духе Франкенштейна? Нам и так сложно держать их в спокойном состоянии. – Он встал и презрительно уставился на Эрвана. – Хватит с меня. – Он бросил взгляд в окно. – Вторжение, вооруженные типы – это же смешно. Зря тратите и свое время, и мое.

– Это все, что ты можешь мне сказать?

– Идите вы… куда подальше.

Эрван со всего маху залепил ему пощечину. Чтобы не упасть, Ласею пришлось вцепиться в стол. Он сжал кулаки и двинулся вперед. Врач был на несколько сантиметров выше Эрвана и не менее крепко сложен.

Существуют два типа людей: те, кто боится физического насилия, и остальные. Психиатр или нет, Ласей был готов набить ему морду.

Верни вмешался, доставая оружие:

– Прекратите немедленно. – Вытянув руку, он держал Эрвана на дистанции, обращаясь при этом к врачу: – Извините, пожалуйста, майора Морвана за его… недопустимый поступок.

Эта простая фраза разрядила обстановку: психиатр, казалось, вернулся в реальность, к цивилизованному миру и правилам приличия. Эрван с ворчанием отступил.

Дверь распахнулась: Ле Ган.

– Исчез один санитар, – доложил он. – Похоже, смылся, когда мы появились.

– Как его зовут? – спросил Ласей.

– Хосе Фернандес.

– Плаг? – эхом откликнулся Ласей. – Один из старейших наших санитаров.

Прозвища: они всегда разоблачительны. Это напомнило Эрвану утреннюю встречу с медиком-панком.

– Почему его так прозвали?

– Из-за плагов, таких силиконовых цилиндров, которые он носит в мочках ушей.

– Поклонник боди-арта?

Психиатр издал легкий смешок, все еще потирая щеку:

– Он весь покрыт татуировками и пирсингами.

Эрван протиснулся мимо Ле Гана и вылетел в коридор. Верни и Крипо кинулись следом. У жандарма пистолет так и остался в руке.

– Уберите в кобуру, – велел Эрван, – а то прострелите себе ногу.

– Он не заряжен, – ответил бледный как мел Верни.

– Найти санитара. Первоочередная задача.

Плаг далеко не ушел.

Его задержали в окрестностях поселка Посподер, меньше чем в ста километрах от Шарко, ближе к пяти вечера. Без сомнения, он собирался сбежать на судне или учинить еще какую-нибудь дурь в этом роде. Час спустя он уже пребывал в стенах казармы Центральной жандармерии, названия которой Эрван так и не уловил.

Они плыли в фарватере. Оказались в новом кабинете, пустом и холодном, где имелись потолочные светильники, работающие в полнакала (вечный бретонский синдром: едва минул полдень, а на дворе уже ночь).

Хосе Фернандес напоминал Жозефа Ирисуангу, только в уменьшенном формате. Череп выбрит под ноль, кроме черного гребня, пересекавшего голову, как удар топора, и коллекция умело расположенных украшений: пирсинги, заклепки и кольца всех видов. Сам молодчик по сложению – здоровенный детина, типичная вторая линия в регби,[132]пыхтел, как буйвол, прикованный к отопительной батарее. Он и сам напоминал радиатор под мощным раскаленным давлением.

Эрван отослал всех остальных: он хотел остаться наедине с санитаром и с Верни, который показал себя неплохим дублером, если нужна силовая поддержка. Отправил вон даже Крипо – останешься без сладкого.

Расхаживая по комнате, он ринулся в лобовую атаку, плюнув на подготовку:

– Это ты занимался перевозкой тела Фарабо?

– Чего?

У Эрвана не было времени проверить свои подозрения – все было чистым блефом.

– Ты поехал в крематорий в Верне?

– Ну и что?

– А что произошло по дороге?

– Но… ничего. Не понимаю, что…

Эрван ухватился за силиконовый цилиндр в мочке санитара и выдрал его. Плаг завопил и схватился за ухо. Полицейский бросил обрывок на пол.

– Когда ты извлек клетки?

– Да вы сдурели!

Человек с гребнем стонал, но в его стонах Эрван ощущал призвуки наслаждения. Несомненно, из тех, кто любит, чтобы его подвешивали на крюках, как говяжью тушу.

– Как вы это проделали с телом? – заорал он, хватаясь за вторую мочку. – Кто тебе приказал изъять клетки? Куда ты их послал?

Он импровизировал, но по взгляду Плага понял, что тянет за правильную ниточку. Он чуть больше выкрутил ухо. Фернандес скорчился, поскуливая. За алой пеленой, застилавшей ему глаза, Эрван заметил Верни, снова готового вмешаться.

– Отвечай, срань господня, или вырву и эту тоже!

Фернандес расплылся в улыбке, и полицейский понял, что физическая боль – неверный путь. Он сделал знак Верни, чтобы тот передал ему свое оружие, – жандарм, дрожа, повиновался. Эрван схватил пистолет и приложил дуло к здоровому уху Плага:

– Знаешь афганскую рулетку? Это как русская рулетка, только с автоматическим оружием.

– Что вы делаете? Вы с ума сошли? Я… у меня же нет шансов!

– Только если я забыл зарядить.

Он передернул затвор, досылая воображаемую пулю в дуло, и нажал на спуск. Выплеск мочи затопил промежность санитара.

Эрван вернул пистолет застывшему жандарму. Санитар закрыл лицо скованными руками и зарыдал.

– Ночь на двадцать третье ноября 2009-го, – повторил полицейский, – я слушаю.

– Это было на следующий день… Я… я перевозил тело вместе с коллегой до той зоны в Верне.

– Его имя?

– Мишель Леруа. Он больше здесь не работает. Вышел на пенсию.

– Он был в деле?

– Нет. Просто согласился выехать пораньше в то утро.

– Почему?

– Потому что я хотел все сделать в зале кремации до того, как придут техники.

– Что потом?

– Мы приехали в крематорий на рассвете. Уложили тело, и я попросил Мишеля подождать в машине.