— Как скажете, сударыня, — девочка помолчала, тихо спросила: — Вы папеньку не проведывали?

— Если я на такое решусь, мне вряд ли удастся оттуда выйти.

— Я очень скучаю.

— Все будет хорошо, детка.

— Этим только и живу, — Даша попыталась улыбнуться. — Я была рада вас видеть.

— Я также, детка, — Табба дотянулась до нее, поцеловала в лобик, и та соскочила на землю.

Этот визит был полной неожиданностью для Ибрагима Казбековича. Когда он увидел входящего в палату сияющего, с роскошным букетом директора оперетты, то даже приподнялся на койке.

— Лежите, лежите, — замахал тот руками. — Я всего лишь на пару минут, князь. Не беспокойтесь, — сунул цветы сопроводившей его сестричке, двумя руками взял ладонь князя. — Выглядите просто молодцом! А я тащился к вам с невероятным опасением, что увижу несчастного, заросшего щетиной, немощного господина. Нет, чудно живой и завидно красивый!

— Наговорили мужчине столько комплиментов, что пора либо сгореть от неловкости, либо согласиться.

— Соглашайтесь, князь, соглашайтесь!.. Потому как в моих словах нет ни доли лести!

Филимонов опустился на стул, вытер вспотевший лоб.

— Бесконечно скучное и вредное место больница!.. Лучше сюда не попадать.

— Вы правы, — согласился князь. — Но давайте лучше без лирики. Вы ведь приехали по делу?

— Вы меня гоните?

— Нет, ценю ваше время.

— Что ж, по делу так по делу, — Гаврила Емельяныч снова вытер лоб. — Приехал посоветоваться. Вы ведь наверняка помните нелепость, которая однажды случилась в моем кабинете?

— Очень даже помню. Вы решили покаяться?

— И покаяться, и помочь вам.

— Мне?!

— Хорошо, не конкретно вам. Отечеству!

— Не слишком ли высоко берете, господин директор?

— Можно без иронии, князь?.. Вы, разумеется, помните приму моего театра госпожу Бессмертную?

— Будете напоминать о моем увлечении?

— Ни в коем разе, князь… Все более предметно! По моим представлениям, бывшая прима имеет самое прямое отношение к покушению на генерал-губернатора.

— Не знал, что вы служите нештатным осведомителем в моем отделе, Гаврила Емельянович.

— Ибрагим Казбекович, если вам малоинтересен мой разговор, я могу ретироваться. Причем без всякой обиды.

— Не обижайтесь, — успокоил директора Икрамов. — Простите.

Филимонов помолчал, пережевывая обиду, затем продолжил:

— Госпожа Бессмертная некоторое время тому назад обратилась ко мне с предложением устроить ей прощальный бенефис.

— Что это значит?

— Поясню. Она, будучи отлученной от сцены, в которую смертельно до сих пор влюблена, пыталась реализовать себя во многом. В пьянстве, в падении на дно, в любви к матери и сестре, даже в желании пойти по стопам небезызвестного поэта-террориста Рокотова. Увы, ей по большому счету ничего не удалось… Она одинока, несчастна, забыта, гонима. И вот теперь она решилась на два заключительных аккорда своей жизни. Первое — убийство градоначальника. И второе, может главное в ее жизни, — возвращение на сцену. Пусть в последний раз!

— Вы полагаете, что именно мадемуазель стреляла в генерал-губернатора.

— Убежден. Во-первых, известно, что главным фигурантом теракта была женщина. А второе — она ранена. Она была вчера у меня, из ее плеча сочится кровь!

— Вам известен ее адрес?

— Нет. Хотя, думаю, выследить ее теперь не составляет труда.

— Значит, в самое ближайшее время она будет арестована.

— У меня личная просьба, князь… Дайте женщине в последний раз ощутить запах сцены, услышать овацию, окунуться в море цветов. Такого в ее жизни больше никогда не будет. Закроется занавес, и вы возьмете ее голыми руками — счастливую, опьяненную успехом, потерявшую понятие реальности.

Икрамов подумал, внимательно посмотрел на Филимонова.

— Вам лично что от этого, Гаврила Емельянович?

— Как что? Я человек, князь, и, как говорили великие, ничто человеческое мне не чуждо.

— Хорошо, я подумаю.

Было еще темно.

Сонька брела по улице, ни на кого не обращая внимания, отрешенная и потерянная. Утренний город начинал свою жизнь — грохотали по булыжникам пролетки и плоскодонные биндюги, шарахались лошади от гудящих автомобилей, торговцы открывали магазины и лавки, чиновный люд густо спешил на службу, праздная же публика либо пила кофий на открытых верандах, либо толкалась возле модных витрин.

Воровка увидела массивную вывеску: «Бриллианты Ефима Бронштейна», постояла какое-то время в нерешительности, затем все-таки направилась ко входу.

Магазин был большой и довольно шикарный — витрины с украшениями вдоль стен, красного дерева столики для клиентов, два вышколенных молодых приказчика в ладных костюмах.

Первых посетителей встречал сам Ефим Бронштейн — высокий дородный господин с бородой.

Увидел странную даму, удивленно посмотрел на одного из приказчиков.

— Боря, спроси у этой дамочки, что она тут забыла?.. Если какой-нибудь камень, так он давно уже стоит на могиле ее бабушки.

Тот подошел к Соньке, поинтересовался:

— Мадам, вы не ошиблись дверями?.. Может, вам в богадельню, так перейдите на другую сторону и топайте прямо.

Она посмотрела на него уставшими ввалившимися глазами, не ответила, направилась к стеллажам.

Боря двинулся следом. Хозяин с интересом следил за происходящим.

— Эти колье, — показала воровка. — Затем перстни… и еще три подвески.

— Вы располагаете такими деньгами, мадам? — довольно вежливо спросил приказчик.

— Принесите то, что я попросила, — довольно определенно ответила Сонька и направилась к одному из столиков. — У вас дурные манеры, молодой человек.

Боря посмотрел на хозяина, тот согласно кивнул, продолжая наблюдать за странной дамой.

Приказчик достал все указанное из стеллажей, положил перед воровкой, отступил на шаг.

Сонька начала с колье. Рассматривала их так профессионально и с пониманием дела, что молодой человек и хозяин даже переглянулись.

Воровка перешла к перстням. Их было три, и что-то в одном из них ей не понравилось.

— Принесите, пожалуйста, другой. Здесь небольшой изъян.

— Покажите, я хочу тоже заметить.

— В следующий раз.

Приказчик с насмешливой игривостью двинулся к стеллажу, хозяин пошел следом, и в этот момент Сонька довольно бесцеремонно сунула колье в карман юбки.