Она чувствовала под ногами твердую почву. Кара Господня вселяла в нее покой.

– Тебе сейчас тяжело. Но если то и другое случилось одновременно, это просто ужасное совпадение. И ты тут ни при чем.

– Тяжело? – Он, пошатнувшись, поднялся с кровати. – Тяжелее тяжелого. Такой грех не искупить. Что проку молиться. Я обманщик.

– Расс, Расс. Я же сама тебе разрешила. Разве не помнишь?

– Не смотри на меня! Я этого не вынесу!

Мэрион подумала, он имеет в виду, что ему все еще небезразлично ее мнение о нем, что он все еще по-своему ее любит. Чтобы его не мучить, она взяла сумочку и вышла.

Солнце стояло низко, тени бороздили далекие горы. На краю парковки в высохшей луже купался в пыли воробей. Пахло, как во Флагстаффе, стремительно холодало, как в те годы, когда Мэрион в этот час возвращалась домой из церкви Рождества Христова и считала шаги. Она курила, наблюдала за воробьем. Он барахтался на брюшке, устремляя клюв к небу, крыльями вздымал пыль, чистился в грязи. Мэрион поняла, что делать.

Она затушила сигарету, вернулась в номер. Расс, ссутулясь, сидел на краю кровати.

– Ты ее любишь? Скажи мне правду, я переживу.

– Правду? – с горечью повторил он. – Что такое правда? Что значит любовь, когда ты весь изолгался? Как тут рассудить?

– Примем это за положительный ответ, но с оговорками. А она? Она тебя любит?

– Я ошибся.

– Все ошибаются. Я всего лишь стараюсь мыслить практически. Если ты ее любишь и она тебя тоже любит, я не буду мешать. И с Перри сама разберусь.

– Я видеть ее больше не хочу.

– А я говорю, что отпускаю тебя. Это твой шанс уйти, и я тебя предупреждаю: если ты хочешь уйти, то уходи сейчас.

– Даже если бы она любила меня, в чем я сомневаюсь, это все гадко.

– В тебе говорит чувство вины. Как только ты увидишь ее, вспомнишь, что любишь.

– Нет. Это чувство отравлено. Три часа просидеть с Эмброузом в машине…

– А Рик тут при чем?

Расс содрогнулся, хоть и был в дубленке. Мэрион купила ее во Флагстаффе.

– Знаешь, как я с тобой поступил? – спросил он. – Три года назад? Мэрион, ты знаешь, что я натворил? Я сказал семнадцатилетней девчонке, что ты меня больше не привлекаешь как женщина.

Ее пробрал холод, и она подошла к чемодану, чтобы взять свитер. Сверху лежало летнее платье. Мэрион не сумела себя заставить притронуться к нему.

– И знаешь что еще? Я ведь тебе не говорил, за что меня на самом деле выгнали из группы. За то, что я пускал слюни при виде этой девицы. Я сам не осознавал, что веду себя так, но она-то заметила. И Рик… Рик тоже это заметил. Он знает, кто я такой, и… Боже… Боже.

Низкий голос – ее голос – произнес:

– Ты ее трогал?

– Салли? Нет! Разумеется, нет. Никогда. Я упивался самолюбием.

У Мэрион тоже было самолюбие. Ей уже не хотелось отвечать ему откровенностью на откровенность.

– Это ведь даже неправда, – продолжал Расс. – Когда я увидел, как ты вышла из самолета… я сказал этой девице неправду. Ты очень-очень меня привлекаешь.

– Ничего, подожди, вот растолстею…

– Я не рассчитываю, что ты меня простишь. Я не заслуживаю прощения. Я лишь хочу, чтобы ты знала…

– Что ты меня унизил?

– Что ты нужна мне. Что без тебя мне крышка.

– Мило. Может, трахнешь меня, пока не передумал. Это вполне в твоем духе.

Это его заткнуло.

– Давай, пользуйся, пока можно. А то я бросила голодать. – Она встала так, чтобы он ее видел, провела руками по бокам. – Этим бедрам осталось недолго.

– Я понимаю, ты обижена. Ты злишься на меня.

– А секс тут при чем?

– Ну то есть, конечно, если ты сумеешь меня простить… если мы сможем все вернуть… я бы очень хотел… все вернуть. Но сейчас…

– Сейчас, – перебила она, – мы одни в номере.

– А наш сын в больнице в трех кварталах отсюда.

– Не я же тебе рассказывала о том, как трахалась с другими. Или не трахалась, но очень хотела.

Он зажал уши ладонями. Грудь ее волновалась, но не только от злости. Уязвив Расса грязнейшим из слов, здесь, в гостиничном номере, она невольно возбудилась. Ее охватило желание, все остальное вполне может подождать. Она раздвинула его ноги и опустилась перед ним на колени.

– Мэрион…

– Заткнись. – Она расстегнула его ремень. – Тебе слова не давали.

Она расстегнула молнию и увидела эту штуку. Прекрасную и ужасную. Которую тянет к семнадцатилетним школьницам, к сорокалетним разлучницам и даже к жене. Она приблизила лицо… Господи. Он не подмылся.

Ударивший в нос запах Котрелл должен был бы ее отрезвить, но все как будто поменялось местами. Точно она и не отвергала приставания Брэдли, а уступила им и вот теперь чуяла слабый запах последствий. И хотя еще предстояло разобраться, что у Расса было с той семнадцатилетней девицей, с Котрелл все разрешилось. Хватит с него и того наказания, что Мэрион не возьмет у него в рот. Она толкнула его на спину, растянулась на нем.

– С поцелуем, – сказала она, – я прощаю тебя.

– Ты сама не своя.

– Предлагаю принять поцелуй, пока можешь.

– Мэрион?

Она поцеловала его, и все действительно поменялось местами. Не только Расс и другой мужчина, не только она и другая женщина, но прошлое с настоящим. Они так долго не занимались любовью – казалось, целую четверть века. Она в своем юном теле, он стягивает дубленку, которую купила она, воздух сухой и разреженный, как в Аризоне, свет закатный, как свет в горах. Как же просто все было в Аризоне. Вместе с дефектным умом и верующим сердцем Бог наделил ее страстностью столь жадной, что она могла, не привлекая к себе внимания, удовлетворить желание даже в публичной библиотеке. И как легко это было опять. Ухватившись за случайный контакт и не выпуская его, вскоре она содрогнулась всем телом. Открыла глаза и увидела в блестящих глазах Расса воспоминания о той девушке, которая когда-то испытывала с ним оргазм. Ему нравилась та девушка, еще как нравилась. Ее дар внушал ему ощущение силы. И хотя она уронила этот свой дар в болото материнства, потеряла на пустоши тревожной депрессии, теперь она вновь обрела его, и этот дар вновь внушил Рассу ощущение силы. От его пылких тычков болели мышцы, и она еще за это поплатится, но его возбуждение возбуждало ее. Она горячила его, горячила себя. Она услышала едва ли не лай, нескончаемый удивленный смешок, вновь содрогнулась и замолчала. Он удвоил старания, но и здесь вернулось прошлое. Как в Аризоне, насытившись, она вспомнила свою вину.

Кончив, он навалился на нее всем телом, прижался колючей щекой к ее щеке.