Вскоре Ида переехала на юг Франции в город Ванс на побережье Средиземного моря. После смерти из всего ее богатого наследства в скромном жилище сохранился лишь журнальный столик, сделанный из панциря гигантской черепахи, которую Ида когда-то привезла из дальнего путешествия в подарок поэту д’Аннунцио, но черепаха, объевшись ядовитых тубероз в саду, сдохла, и панцирь пустили в дело. А еще остался небольшой томик стихов Монтескье, когда-то подаренный графом своей музе. Иду похоронили на кладбище в этом городе, где она провела последние пятнадцать лет. Как говорят знатоки и пишут журналисты, на надгробной плите ее могилы значатся только две буквы: «I.R.» и дата смерти: 1960, поскольку свой день рождения Ида никогда не отмечала.

Мне, как и всем, кто еще помнил об этой удивительной женщине, всегда хотелось иметь у себя в доме что-либо напоминающее о ней, ну хотя бы оригинальную фотографию тех времен. Однажды, совсем неожиданно у меня дома раздался телефонный звонок. Звонил отец моего ученика, которому я давала частные уроки французского для подготовки к поступлению в МГУ. Я уже не помнила, кому из них, отцу ли лично или его сыну я неосмотрительно рассказала о своем желании приобрести что-то, имеющее отношение к Иде Рубинштейн. Да это и неважно. Только вот Валерий Геннадьевич, отец моего ученика, человек известный в банковском деловом мире Москвы, видимо, не забыл о моей мечте, и посоветовал мне обратиться в антикварный магазин на Бронной, которым владел его близкий приятель. Как будто у того антиквара появилась редкая фарфоровая статуэтка превосходной работы. Как я поняла, этот антиквар каким-то образом был многим обязан Валерию Геннадьевичу и по его признанию, был бы счастлив, если бы мне понравилась эта вещь, более того, мне была сразу обещана значительная скидка.

Признаться, я была тронута и на следующий же день, как только в моем рабочем графике появилось окно, отправилась в салон ознакомиться с этой вещицей. Раньше мне никогда не приходилось покупать у антикваров, и я редко посещала салоны похожие на тот, который увидела. Магазин был практически пуст, хотя вещи, которые выставлялись на продажу, были восхитительны, и полагаю, что цены немалой. Я сразу почувствовала себя несколько неловко, и успокаивало только то, что я была одета под стать событию и не производила впечатление бедной родственницы успешного банкира. Ко мне подошла обаятельная молодая девушка и, улыбнувшись, поинтересовалась целями моего прихода. Я сообщила, что мне необходимо увидеться с Марком, хозяином салона. Его отчество мне было неизвестно, и я тут же добавила, что пришла по рекомендации Валерия Геннадьевича.

Марк Анатольевич появился так неожиданно, выйдя из какой-то потайной комнаты, что я не заметила, с какой стороны он сумел подойти. Он любезно проводил меня сначала к витрине, где выставлялся предмет, являвшийся целью моего визита, а затем подозвал своего заместителя – полноватую ярко накрашенную женщину средних лет, с которой мы прошли в отдельную комнату, где нам никто бы не мог помешать. Марк Анатольевич обрушил на меня весь поток информации по цене и качеству этой редчайшей вещи, подчеркнув изумительное состояние предмета. Цену он назвал практически сразу и заверил, что мне невероятно повезло, поскольку ему самому ни разу не приходилось в своей работе встречаться с предметами, имеющими какое-либо отношение к Рубинштейн.

Честно говоря, я была готова к высокой, но разумной цене на эту статуэтку размером немного большую, чем средняя, но сумма, озвученная Марком и потонувшая в какофонии профессиональных терминов и восторженных восклицаний, повергла меня в уныние, подломив мою веру в человеческую адекватность. К тому же мысль, что сумма в 35 тысяч евро могла быть каким-то образом услышана моим мужем, не привыкшим измерять предметы домашнего декора ценами на хороший автомобиль, и могла причинить его здоровью непоправимый ущерб, волновала меня в тот момент не меньше. Марк Анатольевич производил впечатление проницательного и деликатного человека и, как я догадалась, из вежливости не подавал вида, что заметил смятение в моих глазах, но не сжалился и, не дожидаясь моей реакции, перешел в атаку:

– Уверяю вас, Элла Андреевна, что цена на эту антикварную жемчужину могла быть значительно выше, знай мы наверняка, что статуэтка изображает именно Рубинштейн. Впрочем, в этом у нас сомнений практически нет, поскольку в те годы, когда эту вещь произвели на свет божий, только Ида могла позволить себе выступать на сцене театров Европы топлесс. Ее имя было на слуху, фигура худая и рост не малый. Сомнений нет, это она, и головной убор достаточно экстравагантный, и цвет волос, и прическа, – все стилизовано под Рубинштейн.

Когда аргументы Марка поиссякли, эстафету приняла его помощница, представленная мне как Роза Эммануиловна. Добродушно улыбнувшись, она попросила называть ее просто Розой.

– Видите ли, Элла Андреевна, скульптор и автор этой модели Рудольф Маркус был необычайно известен в Европе и не стал бы изображать танцовщицу в столь откровенном наряде, не будь она именно Идой. Обратите внимание, что Рубинштейн танцует не в пуантах, а босоногой. Именно так она танцевала в «Гранд Опера» и в «Шатле» во время «Русских сезонов», и исполнение ее знаменитого танца в «Плясках семи покрывал» также осуществлялось босиком. Она и на пуанты встала, когда ей было далеко за сорок. Если вам приходилось читать воспоминания балерины Игнатьевой-Трухановой, вы наверняка легко узнаете в этом образе именно Рубинштейн.

– Конечно, я читала, – ответила я, удивившись разборчивой осведомленности Розы Эммануиловны, так как полагала, что упоминать мемуары Трухановой следовало бы в последнюю очередь, если вопрос касался Иды Рубинштейн, поскольку ненавистью и завистью этой балерины к Иде пропитана каждая строка. Это она, Труханова, позволила себе нелицеприятное определение, которое много лет муссировали нечистоплотные журналисты, сравнивая Иду с великой Павловой, на чье место Ида никогда и не претендовала. Она никогда не была классической балериной и не собиралась ею становиться. Ей хватало быть самой собой, великой женщиной, владевшей в совершенстве искусством жеста.

– Если мне не изменяет память, – обратилась я к Розе, – то в своих мемуарах Труханова написала, что Рубинштейн походила на Павлову так же, как фольга на бриллиант.

– Может быть, и так, я уже не помню, – качнув головой, ответила Роза, – а что, у вас какие-то сомнения по поводу цены, – вернувшись к главному для них вопросу, спросила она.

Теперь она смотрела на меня немного раздраженно.

– Имейте в виду, дорогая, – мы Валерию Геннадьевичу, а он для нас не случайный человек, предложили 30-процентную скидку и подтверждаем свои намерения. Вам это обойдется менее, чем 25 тысяч евро. Согласитесь, цена более чем умеренная.

В глазах Розы сверкнула надежда. То, о чем я подумала в тот момент, пусть останется на моей грешной душе. Двадцать пять тысяч? Я бы и две с половиной никогда не потянула. Что я могла себе позволить потратить, потеряв рассудок? Ну максимум одну тысячу. А тут мне приходилось играть роль дамы, для которой выложить двадцать пять тысяч евро было делом привычным и пустяковым.