– Я приехал повидать Гуса, а не выслушивать нотации.

– Что ж, очень жаль. Одну тебе все-таки придется выслушать. Жизнь в прериях не для тебя. Найди работу в Ливенворте, воспитывай сына. Пока ты его пугаешь, и тебе придется снова завоевывать его доверие. Разве ты сам не видишь? Ты нужен ему, Чарльз. Нужен такой, каким ты был два года назад. И мне ты нужен такой. Прошу тебя…

Он поглубже натянул шляпу, чтобы ветер не сорвал ее.

– Пока я не готов вернуться. Я еще не закончил одно дело.

– Снова те проклятые шайенны… – Она уже чуть не плакала.

– Да, за которых у тебя прямо сердце кровью обливается. Так что продолжай и дальше защищать их в своем обществе дружбы и строчить свои дурацкие петиции.

Еще часа здесь не провела, а все уже так паршиво, подумала она.

– Почему ты на меня кричишь, Чарльз?

– Потому что не хочу, чтобы ты вмешивалась в жизнь моего сына.

– Я беспокоюсь о нем!

– Я тоже. Я его отец.

– Что-то не похоже.

Он ударил ее по щеке – не сильно, но боль, которую она испытала, нельзя было описать словами.

Прижав ладонь к лицу, она отступила назад. Маленькая шляпка с перьями слетела с ее головы. Чарльз машинально вытянул руку, но ветер уже подхватил ее и понес между ивами к Миссури.

– О… – только и смогла она беспомощно выдохнуть, а когда снова посмотрела на него, в ее глазах горел холодный огонь. – Ты стал законченной мразью, – сказала она. – Раньше я еще как-то пыталась понять, что с тобой происходит, волновалась о тебе. Теперь мне все равно. И твоему сыну тоже, но ты слишком туп и слишком пьян, чтобы увидеть это. Если ты не остановишься, он возненавидит тебя. Сейчас рядом с тобой он почти всегда напуган.

– Да ты у нас провидица! – воскликнул Чарльз с усмешкой. – Сначала ты все понимала про индейцев. Причем неправильно. Теперь учишь, как мне воспитывать моего сына. Без тебя обойдусь! Занимайся своими делами. Найди себе другого мужика и затащи его в постель!

– Пошел ты к черту, Чарльз Мэйн! Пропади ты пропадом! Хотя нет… – Она яростно тряхнула головой. – Ты уже пал так низко, что дальше тебе падать просто некуда!

Разозлившись, он попытался схватить ее, но она увернулась и побежала.

– Уилла!

Она на мгновение обернулась, и он увидел ее залитое слезами лицо.

– Ну и давай, беги! Беги!

БЕГИБЕГИБЕГИ – эхом прокатилось над рекой, и вскоре она исчезла в облаках из пыли и листьев.

– Мисс Уилла, вы же только что приехали.

– Это было ошибкой, Морин… огромной ошибкой. Позаботьтесь об этом бедном малыше. Его отцу не до того.

Когда она добралась до Ливенворт-Сити, пройдя всю дорогу пешком, ее лицо и руки были покрыты толстым слоем пыли. Сердобольный билетный кассир нашел для нее таз с водой и лоскут чистой ткани. На четырехчасовом поезде она уехала в Сент-Луис.

Когда она появилась в театре, вся в дорожной пыли, Трамп был поражен произошедшей с ней переменой.

– Созывай репетицию, Сэм! – прямо с порога заявила она. – Мне не терпится снова вернуться к работе. И если повезет, я больше никогда не увижу мистера Мэйна.

Предвыборные стихи, опубликованные в «Нью-Йорк трибьюн» во время избирательной кампании 1868 года

ТЕТРАДЬ МАДЛЕН

Сентябрь 1868-го. До выборов остается меньше двух месяцев, и активность Клана в штате заметно возрастает. Округ Йорк у границы с Северной Каролиной стал настоящим рассадником этой заразы, причем внимание публики они привлекают зачастую весьма экстравагантными способами. Когда Тео приезжал навестить Мари-Луизу, он показывал нам жестянку «Курительного табака Ку-Клукс». Еще он видел в Чарльстоне ноты какой-то песни, написанной в честь Клана. В Колумбии одна бейсбольная команда взяла себе название «Белые люди», таким образом открыто отдавая дань уважения этой организации.

О существовании саммертонской «пещеры» всем известно, но пока они никак себя не проявляют. Даже не знаешь порой, то ли смеяться над этими ряжеными с их больной фантазией, то ли действительно всерьез опасаться их.

Мускулистый молодой негр Ридли обнял за плечи жену. Тоненькая, хрупкая Мэй была на третьем месяце, и это уже становилось заметно.

Домой Ридли вернулся уставшим, промахав лопатой весь день на фосфатных полях бывшей плантации, но погода стояла прекрасная, и он уговорил жену подождать с ужином и немного прогуляться. Настроение в эти дни у него было приподнятое. Ему платили хорошее жалованье, и он уже начал строить собственный глинобитный домик из двух комнат с помощью своего друга Энди Шермана и кое-каких инструментов, которые им дал на время их белый бригадир мистер Хили. Ридли был очень горд тем, что добился всего этого сам и что он может пойти куда захочет, потому что теперь он свободный человек. Это относилось и к Саммертону, где он вскоре собирался голосовать за генерала Гранта, как предложил мистер Клоделл из лиги.

Розоватые лучи заката уже угасали за густым лесом, темнеющим вдоль речной дороги. Супруги шли, взявшись за руки, когда вдруг услышали какой-то низкий гул. Мэй испуганно прижалась к мужу.

– Солнце зашло, – сказала она. – Мы забрели слишком далеко.

– Здесь так спокойно, что я обо всем забыл, – ответил Ридли, внезапно осознав, что темнота сгущается.

Он крепче сжал ее руку и повернул назад, чуть ускорив шаг, но не решаясь слишком торопить жену из-за ее положения. Сзади вдруг послышался стук копыт.

Оглянувшись, Ридли и Мэй увидели яркие пятна света, плывущие над дорогой, и красное мерцание. Услышали звяканье уздечек. Всадники в балахонах с факелами в руках.

– Мэй, надо бежать. Это люди Клана.

Не говоря ни слова, Мэй бросилась в сторону Монт-Роял, сверкая босыми ногами в сгущавшейся темноте. Ридли догнал ее, и они побежали бок о бок, пытаясь оторваться от всадников, но те неумолимо приближались. Скоро Ридли начал выбиваться из сил и уже с трудом дышал. Мэй застонала, напряжение давало о себе знать.

Четверо всадников пустили лошадей в галоп и быстро настигли беглецов; Ридли и Мэй увидели, как на дороге заплясали длинные тени от факелов.