виду откровенный семи-пер, — пробормотал любознательный феллах. — Может еще что на обмен есть?

— Да берите что хотите, — махнула на распотрошенные сумы Катрин. — Я одни портки в запас прихвачу. Кстати, а у вас случайно воды нет? Или фляги?

— Мы, крестьянство, исконно запасливые, — со сдержанной скромной гордостью ответил феллах и снял ремешок висевшей через плечо довольно странной фляги.

Девушка удивилась знакомой форме сосуда, но хаос в голове и жажда не давали обращать внимание на мелочи.

— Не вода, а редкостный напиток разведчиков-бедуинов. В первооснове молодые финики, петрушка и кора саксаула, — пояснил на редкость словоохотливый туземец. — Сам готовлю, по рецепту прадедушки.

Катрин на излагаемую правнуком бредятину внимания не обращала, пила медленно, смакуя и задерживая холодную жидкость во рту. Да, замечательно, опять же на что-то знакомое похоже.

— А вы разве бедуин? — уточнила девушка, переводя дух.

— Наполовину. Вторая жена прадеда была из натуральных бедуинских туарегов. Так-то мы оседлые уже давно. Животноводствуем. Сейчас молочно-мясную артель сколотили. «Третий горб» называется.

Ну и заливает абориген. Катрин улыбнулась.

Туземец обиделся:

— И откуда такое недоверие?! Понаедут себе из евроанглий и не верят в светлое будущее египетского народного хозяйства! Если хотите знать, полезность верблюжьего молока сравнима с рыбьим жиром. Натрий! Микроэлементы! Несет, правда, с него как… — феллах насторожился. — Шухер, копы! В смысле, кавалерия! Сваливаем!

В башке у Катрин царил хаос обрывков мыслей, догадок, остатков боли и потому реагировала девушка замедленно. Только расслышала стук копыт, а ушлый феллах с добычей на спине уже несся прятаться к пирамиде. Оставалось подхватить трофеи и последовать примеру…

…— Что-то медленно вы бегаете для шпионки, — отметил селянин, энергично взбираясь по древней каменной кладке. — Женское нездоровье, несчастная любовь или еще что романтическое?

— Дурной день, — исчерпывающе пояснила Катрин.

Затаившись в тени ступень-уступов, наблюдали, как пронесся отряд всадников — на этот раз с факелами — игра трепещущих теней осветила подножье, стены малых пирамид-спутников.

— Нарядно! — одобрил феллах. — Разбили наших египетских героев, а все равно как праздник какой-то. На реку гляньте, добрая госпожа, а то вообще все прозеваете.

На Ниле пылали суда. Казалось, их сотни — языки пламени взметнулись на десятки метров, зрелище было жутковатым, но зачаровывающим.

— Горит! Все горит! — патетически вскричал крестьянин. — Что наша жизнь?! Угар! Спалили наш Египет проклятые европейцы, теперь курортов настроят и последние мумии предков порастащат. А ведь все здесь нами создано; это мы пирамиды возводили, мы предков мумифицировали, мы диких верблюдов гоняли и Нил рыли. Вот этими натруженными руками!

Лапы у феллаха действительно были еще те: крючковатые, темные, с мозолями размером с орех. Кажется, Катрин еще не доводилось видеть столь выразительных трудовых мозолей.

— С другой стороны, прогресс, — вздохнул селянин. — Туризм, то да се. Есть, есть и положительная сторона. Нашим верблюдам иностранные туристы нравятся: они легкие и смешные. Войны, опять же. Кто б о нас вспомнил, если бы не приперся сюда этот коротконогий Наполеоний со своей шайкой и не отрекламировал пирамиды? Вот я сегодня залез с утра пораньше на Хеопсову высоту, чтоб ничего не пропустить, наблюдал. Колонны, штабы, трубачи, мортирки. Познавательно и внушает. Но не все понятно, врать не буду. Темный мы тут народ, никакого образования. Вот скажите: эти четырехгранные пеше-штыковые построеница — они чиста для красоты или имеют практический военный смысл?

— Это каре. Незаменимы при борьбе с легкой конницей, — бездумно сказала Катрин и удивилась штатному срабатыванию память. При общении с нелепейшим феллахом, голова начала буксовать уже на все четыре колеса, и это парадоксальным образом упростило и скоординировало деятельность верхне-мыслящего отдела.

— «Каре», надо же, — подивился верблюдовод. — А мне казалось, «каре» это что-то музыкальное и развлекательное. Хотя, нет! «Кармен» — вот музыкальное. Хотя там про буйную бабу и вред курения. Причем же здесь война? Нет, вас, европейцев разве поймешь?

— Слушайте, господин селянин, а вы вообще кто? — игнорируя дивные прыжки феллахской логики, напрямую спросила Катрин.

— Кто я? Как это кто?! Неужели есть неясности? Кто я — «тварь ли дрожащая, иль человек, право имеющий»?! Да уж понятно, что не человек, еще чего не хватало. Что еще за позорище?! Но и не «дрожащая»! Лето, тепло, чего нам дрожать, правильно говорю, добрая госпожа? Да хорош вам выспрашивать, нормально все со мной, не собираюсь зябнуть и простужаться. А вот с вами что стряслось?

— Память из меня вытряслась, — призналась Катрин.

Она определенно сознавала, что «феллах» никакой не феллах, а нечто донельзя хитрозадое, прожженное и не исключено, что вообще откровенно дьявольского характера. Но… «Оно» внушало странное доверие. Весьма противоестественное, но определенно доверие. И что с этим поделаешь?

— Память? Память — это серьезно! — озаботился странный собеседник. — Нужное чувство. Небось не милосердие и не чистоплюйство какое-нибудь. Вообще память надобно тренировать собиранием сувениров или хотя бы записями в девичьем дневнике. Хотя дневникам тоже свойственно теряться, а опосля вашей смерти находить и издаваться с какими-то пошлыми редакторскими правками и сносками. Вертишься потом в гробу, не знаешь, куда свой плешивый череп со стыда закатить. Нет, дневники — не шанс! Где же выход? Нету его! Остается надеяться, что память как потерялась, так и найдется. Она, память, вообще субстанция довольно приставучего свойства, вроде ершиной слизи. Так что не теряй надежды, добрая госпожа.

— Я не теряю, — заверила девушка. — Но состояние довольно странное. Слушайте, а я вас точно не знаю?

Из темноты донесся барабанный бой — собеседники посмотрели в приречную темноту. Там, видимо, шло перестроение. Блики от горящих судов сдвинулись по течению.

— «Знаю — не знаю» — сложный философский вопрос. Все мы уже встречались или еще встретимся. Так утверждает Всевышний, и старые боги тому тезису ничуть не противоречат, — принялся философствовать феллах и достал портсигар с монограммой. — Дымить будете, благородная леди?

— Благодарю, меня еще подташнивает.

— Если подташнивает, то логично предположить, что вы съели что-нибудь никчемное, — феллах щелкнул зажигалкой. — К примеру, галеты оказались несвежими. Или наоборот! Галеты ничего, а рыба подтухла. Так даже чаще бывает. Само по себе отравление — вещь банальная. Народ ежедневно травится. Масштабы ужасают! Алкоголь — сплошь поддельный, кокс — разбодяженный, телевидение и блогеры… — ну, сами знаете. Но чаще травят молочные продукты. Это наша