Оказывается, Шери была невиновна, а Птитс, умный, но неприкаянный и не ладивший с обществом подросток, тогда всего лишь захотел видеть симпатичную ему девушку отчаянной мятежницей.

Ненависть воспылала в душе нынешнего Карла, затмевая разум. Во многом Птитс поступал противоположно Пикселю — перебрался на фронтир, где меньше давят имперские законы, и со временем подзабыл строгие ужасы центральных миров. Так соблазнительно было остепениться, выстроить своё маленькое уютное гнёздышко с другом и возлюбленной и закрыть глаза на людоедство системы, где «повезло» родиться. И недостатки Тёмного Замка тогда казались ближе и важнее, и Карл настолько не желал власти Философа и Серпентиры, что готов был позволить всяким Фоксам и Иммолато, Раковым и Руденко и дальше пить кровь имперских подданных…

Нет, эта Империя достойна только гниения и падения. И Птитс будет методично подтачивать её по краям, снабжая повстанцев на дальних планетах оружием и припасами втайне от властей.

Карл сжал кулаки. Он поднялся из-за стола и, минуя альковы, вышел на корму, где за окнами от пола до потолка чернела космическая бездна. Стиснув зубы от гнева, Птитс ледяным взглядом всматривался в огоньки звёзд, горевшие на внушительном расстоянии от него, и услышал голос. Низкий, гулкий:

— Ты ведь не думал, что так просто от меня избавишься?

Капитан обернулся и понял, откуда доносились эти звуки. Он подошёл к стене справа от арки выхода — туда, где раньше стоял канделябр. И нажал на потайную кнопку. Стальной лист отодвинулся, а за ним в небольшом шкафчике над аккуратно сложенным плащом блестела золотистая маска, в которой Птитс увидел искажённое безумием лицо. Слева и справа в специальных углублениях ждали кожаные перчатки и наручи со встроенными лезвиями и голопроекторами.

— Я рос в тебе с самого детства, — голос Одержимого был слишком бесплотным для реальности, но чересчур явственным для иллюзии. — Вся твоя злость и ярость — вот что не позволило тебе потерять себя. Когда тебя не понимали родители, когда травили и презирали в школе, когда предал Грюнвальд и чуть не придушила Хардред, когда Барбара ушла к придурку-баскетболисту, что тебя спасло? Вера в разумное, доброе и вечное? Надежда на всемудрого небесного дядю? На любовь, которую ты так и не отыскал? Нет…

— Хватит! — заорал Птитс.

И спохватился, что его могут услышать Ленни или офицеры на мостике палубой выше. А Одержимый рассмеялся:

— Неужели ты думал, что можешь использовать меня, а потом выбросить как ненужную тряпку и остаться чистеньким? Как же ты самонадеян! Мне так нравится, когда эмоциональный слабак играет в расчётливого манипулятора…

Лицо Карла в зеркальной маске кривило рожи. Птитса невольно передёрнуло, когда он увидел эти выпученные, почти круглые глаза, и неестественно длинную и тонкую усмешку до ушей.

— Ты… — он заставил себя снова взглянуть на Одержимого, — ты надо мной не властен! Я сам определяю свой путь, а ты катись к змею!

Он пронзил своё отражение холодным и твёрдым взглядом.

— После всего, что ты натворил, не так легко вернуться к спокойной жизни. Да и не нужна она тебе. Подсознательно ты хочешь лишь одного — сгореть… Красиво пожертвовать собой ради великой цели…

— И я обманул своё подсознание, подсунув им клона, — ехидно ухмыльнулся Птитс.

— Живи в своих иллюзиях, раз хочешь, но знай: я всегда буду внутри тебя. — Одержимый говорил вкрадчиво. — Это сейчас ты спасся от «Чумы», и дурак Пиксель придал тебе сил, чтобы ты мог противостоять мне. А когда снова ослабеешь, когда впадёшь в отчаяние — а это неизбежно — то я буду тебя поджидать и встречу с распростёртыми объятиями! Поверь мне, я терпелив…

— Потише ты, — оборвал Карл. — Я начинаю жалеть, что не выбросил эти тряпки в космос.

— А разве дело в костюме? — саркастически спросил Одержимый, расплывшись в гримасе. — Разве дело в зеркальной маске?..

— Спокойной ночи, — Птитс захлопнул тайник.

Больше то кошмарное лицо его не мучило. Вытирая пот со лба, Карл направился на кухню. Там он достал из простенького жестяного шкафа бутылку красного вина и налил в стакан. Затем подошёл к компьютеру и запустил музыку. Из динамиков в стенах донёсся фортепианный проигрыш, после которого женский голос начал петь на высоком имперском под аккомпанемент оркестра:

— Morituri te salutant…

«Идущие на смерть приветствуют тебя…» Неоклассическая мелодия вытесняла из головы Карла тревожные мысли, пока он брёл обратно на корму. Стоя перед звёздами, Птитс глотнул немного вина. Губы медленно сложились в удовлетворённую улыбку.

Наконец-то он достиг цели, к которой пробирался сквозь тернии почти всю сознательную жизнь. Достиг, пусть и огромной ценой.

Наконец-то он был свободен.

— Гиперпрыжок через три… две… одну… — музыку перекрыл голос старпома из динамика.

— Отлично, Ленни, — Карл отпил ещё.

И окна перед ним закрылись защитными листами.

* * *

Тёплый искусственный свет растекался по галерее Вилленсбурга, её белым стенам и колоннам из красного мрамора. Фридрих Грюнвальд внимательно изучал картину в золотой рамке. На холсте были изображены животные семейства кошачьих среди гор. Из-за серого пушистого меха эти существа выглядели как мягкие шарики, но не стоило обманываться — взгляд жёлтых круглых глаз был суровым и безжалостным.

Фигуру Грюнвальда окутывал белоснежный плащ с прямым алым кантом. На пятках высоких сапог блестели шпоры в виде Чёрных Звёзд. Эти символы силы и воли присутствовали и на золотых пуговицах мундира Вилленсфюрера.

— Что мы дальше делать будем?

Фридрих обернулся и увидел за колонной Хелен.

— Дождёмся официальных заявлений Философа и Совета на мой счёт, — ответил он. — Я почти уверен, что смогу вернуться в Замок.

— Хорошо бы, — согласилась девушка.

— Всё равно им знать об этом месте не положено, — решительно сказал Грюнвальд. — Я ещё не представляю, как, но оно сыграет свою роль в галактической шахматной партии.

— Конечно, сыграет, — улыбнулась Хелен. — Ты что-то суров, как твои любимые манулы. Расслабься, поешь — дни были насыщенные.

— Спасибо за заботу, подруга, — Фридрих погладил её по плечу. — Кстати, у меня есть кое-что для тебя. Зандер!

К нему подбежал кудрявый и усатый служащий крепости.

— Пора, — кивнул Грюнвальд.

Зандер привёл его и Хелен к торцу галереи, к портрету трёх белокурых крылатых женщин, воздевших к бушующим небесам мечи и кубки. Затем ассистент нажал на, казалось бы, случайные места в картине, и рамка отъехала в сторону.

Внутри переливалась