Совершенно не случайно вся литературная критика исчезла ко второй половине 1990-х годов, фактически выродившись немножко в рекламу, немножко в пиар тех или иных «близких». И если ситуация условно самиздата 1970-х была ситуацией, когда нерегулярные и несистематичные произведения распространялись внутри узкого круга «своих» (чужому ты доверять не мог), оставаясь вне критики и публичного обсуждения из-за закрытости тогдашнего общества, то после перестройки литература как совокупность многого, разнообразного, борющегося, стремящегося победить или хотя бы оттеснить все другое, но тем не менее находящегося во взаимодействии оказалась невозможной, поскольку само общество превратилось в некоторое довольно аморфное образование, где «править бал» стали совсем другие силы.

Как тебе кажется, сильно ли повлиял интернет на ситуацию с литературой и чтением в России?

Тут важно понимать, что новые технологии лишь оформляют уже идущие социальные и культурные процессы. Характерно, что интернет ведь тоже действует по правилу «своих». «Присоединяйся!», «вливайся!» — вот его призыв. Второе: интернет не удерживает социальную форму — для этого нужен oфлайн. В онлайне же удержать социальную форму невозможно. Если она уже есть, интернет ее только обслуживает (например, сайт университета или какого-то культурного движения, клуба и т. д.). Сам по себе интернет ее создать не может, а это значит, что он не способен долго удерживать систему образцов. Больше того — он не может отбирать и структурировать эту систему, быть началом систематически-критическим, это возможно только офлайн.

Интернет чем хорош — он напоминает ситуацию гласности и перестройки: можно всё. Но с другой стороны — теряется форма, систематичность работы и, главное, сама проблематика передачи от группы к группе, от поколения к поколению. А для идеологии культуры, которая сложилась в Европе XIX — ХХ веков, эта проблема — центральная. Культура, собственно, и есть то, что передается от поколения к поколению и заставляет каждое поколение быть лучше.

Мы находимся сейчас в ситуации, где все эти максимы становятся незначимыми. На мой взгляд, это период прощания с книгой не потому, что книга исчезает как бумажный предмет, а потому, что она исчезает как идея, как образец, как ориентир, как событие. Многие и многие, как выясняется, могут обходиться без нее. То, что есть в интернете, — не книга, а текст, а это совсем другая вещь: текст вставлен в нашу коммуникацию с такими же, как мы, но не предназначен для перехода от поколения к поколению и не занимает место в твоей интеллектуальной биографии. Текст виртуален. С одной стороны, это замечательная сила, позволяющая жить, преодолевая время и пространство в доли секунды. С другой стороны — это не способно порождать те формы, которые удерживают культуру, образец, и в этом смысле не работает на возникновение и поддержание элит.

Элиты в интернете невозможны. Так же как невозможны элиты на телевидении — там не нужен никто, кто говорит: это хорошо, а это плохо, и вот почему. Считается, что зритель сам разберется. С одной стороны, это плюс, как бы доверие зрителю, признание его некоторой зрелости. С другой же — это означает, что тому, кто создает нынешнее ТВ, в общем-то, все равно — возьмет зритель, не возьмет, да наплевать…

Ты спрашиваешь, что изменилось… Я бы сказал — изменилось все. Изменился состав людей, для которых значимо печатное слово. Изменилась сама форма бытования печатного слова. Изменились все круги и каналы распространения книг. Библиотека (имею в виду систему государственных библиотек, а других, собственно, почти что и не возникло) сегодня не значит просто ничего. Можно считать, ее нет. Отношу это даже к крупнейшим библиотекам. А уж районные библиотеки, посещаемые, что называется, простыми читателями по месту жительства… Библиотекари там прямо говорят: к нам ходят лишь пионеры и пенсионеры. Последним деваться некуда, а «пионеры» делают домашние задания в библиотеках, вот и всё.

Когда исследовательский коллектив Ленинской библиотеки, в состав которого входил и я, начал проводить социологические исследования читательских интересов, 60–70 % книг на руках у читателей были получены ими из библиотек. Опросы «Левада-центра» последних лет свидетельствуют о том, что библиотечных книг на руках у читателей практически нет.

И наверное, последнее — о нелитературных, скажем так, ролях литературы: литература как публицистика, как историческое просвещение, как философия и т. д. До перестройки эти роли в значительной степени исполнялись. В 1990-е, как мне кажется, почти сошли на нет. Теперь — вновь — писатели или называющие себя таковыми, многие из них, «с головой» в публицистике (нередко выдаваемой ими, а также обслуживающими их «критиками» за литературу), «исторически просвещают» и «философствуют». С чем ты это связываешь?

Причин, как мне кажется, две: нарастание закрытости российского общества, страны в целом и слабость интеллектуального слоя, оказавшегося неспособным за довольно долгий срок развить вполне самостоятельные, авторитетные, влиятельные формы исторической мысли, общественной мысли, философской мысли, хотя отдельные пробои здесь есть, но они не меняют ситуацию в целом.

ЧЕТЫРЕ ИНТЕРВЬЮ ИНТЕРНЕТ-ЖУРНАЛУ «ГЕФТЕР»

Памяти Бориса Дубина

Четыре интервью в «Левада-центре», данные интернет-журналу «Гефтер» в последний год жизни Б. В. Дубина

Говорить о социологе Борисе Дубине — значит задумываться об одной из судеб эпохи. Можно утверждать, что он был человеком нескольких эпох, но в каждой из них его жизненный выбор определялся поиском свободы, не подпадающей под заведомое определение, независимости, не чуждой дружеского участия к оппонентам. Дубин много присматривался, прежде чем что-либо принимать. Но восхищаться он умел безраздельно, точно отмеряя привязанности длиной всей жизни. Не станем упоминать его заслуг — о них известно досконально. Отметим единственное, что редко или вовсе не проговаривалось при его жизни: он был одинаково нужен всем. Его нравственное чувство принималось за безошибочное, его научный труд был интересен до последнего дня, его стихи и переводные работы принимались как мерило вдумчивости, любви к жизни, политическая позиция ни разу не увязывалась с выгодой, его дружба оставалась нерушимой, его обязательность и сегодня обсуждается как пример профессиональности и безжалостности к себе. Горько, что сегодняшний день начат без него. Благодарим Вас за все, Борис Владимирович!

От редакции «Гефтера»

Левада-style I

Впервые: Левада-style // Гефтер. 2013. 25 сентября (http://gefter.ru/archive/10047). Беседовал Александр Марков.

Первая беседа Алексея Левинсона и Бориса Дубина в нашем цикле биографических бесед о формировании начал интеллектуального опыта в России.

«Гефтер» продолжает цикл, посвященный формированию публичного интеллектуала в России. Мы приглашаем всегда двух гостей. У нас