– До директора их театра реплики не дойдут…

– Я правильно понял? Раньше говорили, хватит программки с указанием действующих лиц и исполнителей.

– То было раньше.

– Технически сложно. Они будут вдвоём. Коллеги гостя уже на месте, они проверили всё сценическое оборудование. Вы же знаете, их фирма в смысле одежды сцены даст сто очков вперёд нашей. Мы не сумеем поставить ни световое, ни звуковое…

– Слушай меня, Валерий Хачикович. У тебя в Белостоке работает красавица-блондинка, Сумова Людмила Игоревна…

– Знаю, она официантка в офицерской столовой. Сам устраивал по просьбе Маркова.

– Замечательно, – развеселился Берия. – Ещё, чтобы ты знал, она – лейтенант нашей службы и мой, понял, лично мой человек. Подключи к премьере её. Она сыграет любую роль. Ты уяснил? Всё, что потребуется. Твой командированный забудет обо всём. Пусть он поставит её в любую позу, какая ему больше нравится. А она из любого положения сумеет подключить всё оборудование, какое нам нужно. От меня передай: сумеет – будет старшим лейтенантом. И мой личный привет. После того как получишь плёнку, к тебе приедут мои доверенные. Будешь выполнять все их распоряжения. Пока всё.

Лаврентий Павлович посмотрел на Мамиашвили.

– Павлов подъедет через сорок минут, Саркисов в приёмной. Мамсурова найти не удалось, – доложила красавица.

– Давай Рафаэля, слава богу, не святого, – махнул пухлой белой ладонью нарком.

Берия сел рядом с начальником собственной охраны. Это служило знаком особой доверительности и одновременно давало возможность говорить тихо, едва ли не шёпотом. В то, что его кабинет прослушивается, Лаврентий Павлович не верил, но бережёного, как всем известно…

– Ты изучил материалы на Маркова? Фамилию и адрес его девки знаешь? – Саркисов кивнул. – Если её взять, можно будет заставить этого железного командира выполнять любой приказ.

– Прямо сейчас поедем.

– Нет, в Москве её трогать нельзя. Студенточкой интересуется Коба. – Берия скабрезно хихикнул. – Он даже матери телефон провёл, чтобы удобнее было интересоваться. Нужно сделать по-другому: дать ей понять, что Маркову капец. Она бросится предупредить женишка. Там, в Белостоке, мы её и прихватим. Тем более что именно там она нам и нужна.

– А она точно поедет за сто вёрст киселя хлебать?

– Ты, я смотрю, русские поговорки изучаешь. По книжкам или, может, преподавательницу завёл? А дэвушка поедет. Ты бы на её месте упустил шанс попасть сразу не под полковника, а под генерал-полковника? То-то же.

В Белостоке поезд стоял полчаса. От дежурного по вокзалу Сергей позвонил Ямщикову. Через пятнадцать минут на перрон выкатилась «полуторка» с брезентовым верхом. Бравые бойцы разведроты 201-й дивизии перегрузили всю команду Гогулии вместе с немцем под тент, уселись на лавки вдоль бортов и двинулись в сторону центральной площади города, носившей забавное, на взгляд Маркова, название: «Рынок имени Тадеуша Костюшко».

Сам Александр Иванович приехал встретить друга на легковушке, за рулём. Как только комфронтом уселся рядом, Ямщиков спросил:

– Что за птицы?

– Долго рассказывать, – махнул рукой Сергей Петрович. – У тебя надёжные ребята есть?

– Целая дивизия. А в чём боевая задача?

– Хочу, чтобы эта гоп-компания посидела не у Габрильянца, а в ратуше. Понимаешь, НКВД сопровождает и охраняет какого-то эсэсовца. Обеспечивают режим сверхсекретности. Утверждают, будто по личному приказу Богдана Кобулова. Хочу разобраться, откуда ганс. Завтра извинюсь перед союзничком и отпущу.

– Ох, и заварил ты авантюру. Представляешь, если это действительно какие-то игры второго человека в НКВД? Головы не сносишь.

Поскрёбышев почти одновременно принял два звонка. Эйтингон сообщил, что командующий Особым Западным фронтом своей властью задержал группу сотрудников НКВД, сопровождавших какого-то эсэсовского чина по личному распоряжению, как они утверждали, Богдана Кобулова. Почти дословно совпадало с первым и донесение Маркова. Александра Николаевича поразила реакция на эти рапорты товарища Сталина. Обычно сдержанный, Вождь довольно улыбнулся и приказал передать командующему фронтом, чтобы тот под личную ответственность обеспечил передачу немца людям Эйтингона. Они доставят черномундирного в Москву.

– После этого мелкую шушеру можно пока отпустить, – махнул рукой Иосиф Виссарионович.

Люди майора госбезопасности Эйтингона появились, как только сгустились сумерки. Предупрежденный Поскрёбышевым командующий фронтом приказал бойцам разведроты 201-й дивизии передать задержанного немца крепким парням в штатском, которые не только предъявили предписание, но и назвали продиктованный Алексеем Николаевичем пароль.

– Может, дать в сопровождение взвод автоматчиков? – предложил Марков.

– Не стоит, – серьёзно ответил старший, смуглый крепыш в комбинезоне почему-то танкиста. – Не по вражеским тылам поедем, даст бог, до аэродрома проскочим.

Через четыре часа эсэсовца уже ввели в кабинет Сталина. Увидев знакомое по портретам всему миру лицо, офицер вытянулся в струнку и выбросил вперёд-вверх правую руку. Вождь, откинувшись на стуле, с отстранённым интересом, словно невиданного зверя, рассматривал немца. Потом негромко произнёс:

– Узнайте его имя, звание, род войск. В общем, всё, что в таких случаях положено.

Переводчик, средних лет мужчина, словно присыпанный пылью, – серой невыразительной внешности в хорошо сшитом, но таком же сером неброском костюме, на безукоризненном «хох-дойч» приступил к допросу. Пока он говорил, арестованный оглядел помещение. Не очень большой кабинет, предназначенный для совещаний в узком кругу и обставленный стандартной канцелярской мебелью. Никакого сравнения с огромным, забитым столами и креслами из морёного дуба, рабочим местом фюрера. Гитлер любил поражать размахом и роскошью. Каждый входящий должен был сразу проникнуться ощущением величия Рейха и его руководителя.

У стены по правую руку от главы СССР обнаружился ещё один человек – грузный мужчина с коротко стриженными чёрными волосами, в гимнастёрке с петлицами старшего майора госбезопасности. Он вальяжно расселся, уложив на столешницу маленькие, как будто детские, кисти рук. По расовым законам это было непререкаемым признаком еврейского происхождения. Всмотревшись в лицо, эсэсовец опознал известного по фотографиям всем разведчикам Рейха Наума Эйтингона.

На стандартные вопросы офицер отвечал быстро и чётко: оберштурмбанфюрер СС Зигфрид Кирст. Место службы – политическая разведка СД.

– Спросите, осознаёт ли герр Кирст, что он нелегально проник на территорию СССР и задержан как шпион, – произнёс Сталин.

– Я не шпион, – оскорблённо возразил немец. – Я не снимал свою форму и не выдавал себя за кого-то другого. Всё остальное оправдывается важностью миссии, которую я выполнял. Это особое поручение высшего руководства Рейха.