Петрович говорит: сперва жизнь изучаешь, а потом ее выдумываешь? Так? А Лев Толстой требует писать правдиво, красиво и искренне? Верно я понял?

— Да, верно.

— Тогда я спрашиваю: зачем вся эта канитель? — Кирилл положил руку мне на плечо, тяжело вздохнул. — Милый мой Миша, оставь в покое и современного романиста, и классика. Ведь в литературе все делается проще простого. Хочешь, научу, как писать романы, которые принесут тебе хорошие деньги? Нет, я серьезно. Не улыбайся, ты не барышня, а отвечай: хочешь?

Я не ответил. Мне не нравились ни манера самого разговора Кирилла Несмелого, ни этот его странный, беспричинный смех, ни то, что он изъявил желание научить меня писать романы. Однако я не решался ни остановить его, ни возразить ему — из вежливости.

— Ну так что? — Он наклонился ко мне, и теперь, видя низко подстриженные усики вблизи, я заметил, что они были совсем реденькие, и не рыжие, а желтоватые. — Говори: хочешь?

— Ну, допустим, хочу.

— Так вот слушай и запоминай, — начал он, все так же наклоняясь ко мне. — Что такое литература? Одни говорят: предмет культуры. Другие — художественное творчество. А я, Кирилл Несмелый, говорю: почва, на которой писатель, как старательный сеятель, должен выращивать для себя хороший урожай. А точнее: должен уметь делать деньги. Уясни, Миша: это — основа основ… Нет, не перебивай, а послушай. Все же остальное — изучение жизни, выдумка ее, правдивость, искренность, красота, вдохновение или душевный подъем — чепуха на постном масле! Потребность и спрос читателя. Почему я бросил писать вирши? Потому что не было спросу. Они, эти рифмованные штучки, никому не нужны. Так, детская забава, — на них много не заработаешь. И еще запомни: читатель — наш потребитель, и ему мы обязаны дать то, чего он от нас ждет и за что охотно заплатит, — занимательное чтиво! А что оно такое, занимательное чтиво? Во-первых, легкость изложения, острота сюжета. Во-вторых, секс. Да, да, секс, и как можно больше! И ты не красней, как девчушка, не мигай удивленными очами. В-третьих, приключение, детектив. И тут надобно, милый мой Миша Чазов, изучать не жизнь, а все то, что было написано до тебя — от Конан-Дойля до Юлиана Семенова, и умело брать оттуда все то, что только можно взять. Так что ты выбрось из головы добрые советы Льва Толстого и Никифора Петровича. Это старо. Вчерашний день. Как я писал «Человека в черных очках»? Никакой жизни я не изучал, ни о какой искренности не думал. Кое-что позаимствовал у других, кое-что взял в архивах, кое-что, разумеется, присочинил. Без этого не обойдешься, обязательно отыщется какой-нибудь дурак и уличит тебя в плагиате. А кому сие нужно? Никому. Далее: где происходит место действия «Человека в черных очках»? На границе, на Востоке. Время — гражданская война, басмачи. И вот в лагере этих отщепенцев, где-то в безжизненной пустыне, неожиданно на рассвете появляется человек в черных очках. Потом, когда на допросе человека в черных очках раздевают, то все ахают от удивления: перед ними стоит в обнаженном виде молодая, прелестная женщина… Ну что, интригующее начало? И не надо ни изучать жизнь, ни много раздумывать. Я сел к столу, к телефону не подходил, в клубе писателей не появлялся и, не отрываясь от бумаги, за месяц написал роман.

— За месяц? — удивился я. — Так быстро?

— Да, за месяц, — подтвердил Кирилл Несмелый. — А чего тянуть? Обо мне знаешь что говорят? Кирилл Несмелый, а действует смело, решительно. Каламбур, но удачный. Вот тут и псевдоним пригодился — для рекламы. И роман пошел к читателю. Его напечатали в журнале, издали отдельной книгой, дали приличный тираж. В печати появились хвалебные статьи. Но это уже, извини, разговор особый. Статьи сами по себе не появляются, да еще хвалебные, их надо организовать… Сейчас по роману снимается многосерийный — теперь это модно! — телефильм. Вот так, дорогой Михаил Чазов, надо работать. И ты думаешь, я изучал жизнь шпионов, тех, кто переходит нашу границу? Или бывал в пустыне, на границе? Зачем мне все это? Я впервые лечу в Туркмению, да и то так, любопытства ради. Просто хочу малость поразвлечься и потратить гроши. Запомни: задача была и осталась — побольше раздобыть такого рода сюжетов, чтобы там было все, что нужно для чтива. А изучать жизнь, а потом ее еще и выдумывать, при этом проявляя искренность, — этим пусть занимаются другие…

Откинувшись в кресле, я закрыл глаза и не отвечал. Кирилл Несмелый, наверное, решил, что я с ним согласен и что мне хочется, запрокинув голову, подумать. Он тоже поудобнее устроился в кресле и сказал:

— Лететь еще больше двух часов. Неплохо бы вздремнуть.

Мы уже не разговаривали до Ашхабада. Я не спал. Меня не покидала одна и та же мысль: неужели так, как пишет этот Несмелый — Кныш, можно писать романы? Его поучения, наставления казались мне не только неприемлемыми, а и оскорбительными. Мне никак не верилось, что все делается именно так, как говорил Кирилл. Наверное, прихвастнул, он это умеет. Даже литературный псевдоним — Несмелый — показался мне и странным, и неправдоподобным: наверное, Кирилл разыграл меня так, шутки ради. Но зачем же говорить: писатель должен уметь делать деньги, а остальное — чепуха. Это уже никак не похоже на шутку. Стало быть, литература, как ее понимает Кирилл Несмелый, — это заработок, и только? Не верю и не хочу верить. А как же те реальные люди, с которыми мы живем, и все то, что волнует их и волнует нас, писателей? Чем больше я вдумывался в смысл сказанного Кириллом Несмелым, тем больше убеждался в неверности его рассуждений.

В Ашхабаде, в открытых дверях самолета, нас обдало жаркое, сухое дыхание полуденного дня. Мы взяли такси и уехали в гостиницу. По дороге, не утерпев, я спросил:

— Кирилл, там, в самолете, ты пошутил?

— Ты о чем?

— Ну о том, о твоем, как бы это, методе, что ли?

— Чудак! — Кирилл сурово сдвинул брови. — Какие могут быть шутки?

— Говорил ты странно и непонятно.

— Миша, чего дурачком прикидываешься? — спросил Кирилл. — Тебе о деле толкую, а ты — «пошутил». Странно, какие могут быть