шутки? Неужели не веришь мне? Не веришь, да?

— Не верю.

— Плохо. Выходит, я, твой друг, для тебя не авторитет? Никифор Петрович — авторитет, а я — не авторитет. Так, что ли?

— Как же можно все сводить к деньгам? Это же позор!

— Ты что? Сдурел, а? Какой позор?

— Самый настоящий. Да ты пойми…

— Ну и черт с тобой, не верь! — резко перебил меня Кирилл Несмелый, и стежечки желтых усов задвигались. — Я добра тебе желал, хотел как лучше…

— Какое же это добро? Не вижу никакого добра.

— Значит, еще слепой, если не видишь. — Он невесело усмехнулся. — Ничего, придет время, прозреешь и все увидишь. А пока можешь изучать жизнь и искренне писать этюды о полыни. Твое дело.

— Полынь тут ни при чем, — сказал я. — Я хочу знать…

— Ничего ты не хочешь знать, — снова перебил меня Кирилл Несмелый. — Давай не будем ссориться, а сделаем вот что. Устроимся в гостинице, приведем себя в порядок и сразу же пойдем в ресторан. Обед заказываю я. Посидим, выпьем по рюмке, и там я обещаю рассказать тебе самое главное, о чем в самолете не успел рассказать.

— Что же оно, это самое главное?

— Как нашему брату писателю жить, — улыбаясь и сгибая узенькие усики, сказал Кирилл. — Э! Вопрос не простой и не праздный. Надо знать, с кем дружить, кому угождать, перед кем снимать шляпу и преклонять голову. Что надо для того, чтобы, к примеру, «Литературка» заметила твой роман и сказала бы о нем пару теплых слов. Все это, брат, непросто, и говорить об этом необходимо особо. Это, если хочешь знать, специальная наука!

— В ресторан я не пойду, — ответил я.

— Гордишься? Строишь из себя праведника?

— У меня нет времени. Мне сейчас же надо идти в министерство.

— Изучать жизнь? А потом искренне ее выдумывать? Ну, иди, иди. Желаю успеха.

Мы расстались холодно.

12

Прошло, наверное, больше года. За это время я успел побывать и в Тюмени, и в Новосибирске, и на Клухорском перевале у спортсменов «Урожая», и в Баку, и в Ереване, а все лето провел в районах русского Нечерноземья. И вот однажды, в Москве, на остановке вблизи площади Восстания, я поджидал автобус, чтобы уехать домой. Чувствую, какой-то силач сзади навалился на меня, сдавил мои плечи, как клещами, и я услышал знакомый голос:

— Ба! Михаил Чазов! Никак не ждал встретить тебя здесь!

Это был Кирилл Несмелый. Он схватил мои руки, радостно пожимал их, смеясь и ломая свои узенькие рыжие усишки.

— Ну, вот теперь-то мы пообедаем вместе! — сказал он громко и решительно. — Тут, рядом, ЦДЛ. Ты в нем еще не бывал?

— Да как-то не довелось…

— Эх ты, хуторянин! — все так же весело воскликнул Кирилл. — Что ж ты так оплошал, брат? Ну вот теперь побываешь. Сделаешь, говоря образно, первый и весьма важный для себя шаг. Ресторан в ЦДЛ, скажу тебе, изумительный, кухня, уют, обслуживание — все на высшем уровне и все располагает к вдохновению! Я всегда там обедаю. Ну, пойдем, так сказать, под высокие радужные своды литературного Олимпа. Как я рад, как я рад, что встретил тебя! Ты же тогда, в Ашхабаде, побежал изучать жизнь и не оставил мне ни адреса, ни даже телефона, как в воду канул. Ну так как — пошли?

— А меня туда пустят?

— Голова садовая! — все так же весело смеясь, ласково сказал Кирилл. — Раз и навсегда запомни: с Кириллом Несмелым тебя всюду пустят. Скажу: со мной идет молодое дарование, желающее приобщиться… Ты чего краснеешь, как невеста перед женихом? Может, у тебя туговато с валютой? Пустяки! Я уже сказал еще там, в Ашхабаде, и повторяю здесь: стол и музыку заказываю я! Ну, пошли. Смелее, смелее!

Я был голоден, с утра еще ничего не ел, да и, признаться, все же интересно было побывать «под высокими и радужными сводами», и я согласился.

И вот мы уже в ЦДЛ. Да, красивое здание. Все, что я здесь увидел, было для меня и ново и непривычно: и парадный вход, и массивные двери, которые открывались с чуть слышным скрипом, словно бы говоря: «Прошу, прошу, пожалуйста…», и то, что у входа, за низеньким столиком, сидела миловидная, приятная на вид женщина.

Кирилл по-рыцарски наклонил свою чубатую светлую голову и умело поцеловал ей руку; кивнул на меня и сказал:

— Со мной, мой друг.

Нравились мне и картины, висевшие на стенах, и спрятанные под стекло, наверное, ради сохранности, какие-то книги — очевидно напоказ; и широкие ковровые дорожки, по которым мы шли в ресторан, как по сухой и мягкой траве.

Мы заняли столик в маленькой, с низким потолком и небольшими оконцами, комнате. Место было укромное, в самом углу, вдали от прохода.

— В большом Дубовом зале я не обедаю принципиально, — сказал Кирилл. — Там много света, ты у всех на виду и нет уюта. Этот столик — мое постоянное место, — добавил он не без гордости. — Ну, меня уже увидели.

Только тут, в ресторане ЦДЛ, казалось мне, я по-настоящему узнал Кирилла и воочию убедился, как же мне, грешному, было еще далеко до него, моего студенческого однокашника, и каким же серым, неотесанным провинциалом выглядел я рядом с ним. По всему было видно, что Кирилла Несмелого под этими сводами не только уважали, но и любили. К нему то и дело подходили какие-то люди, пожимали руку, здоровались подчеркнуто вежливо, говорили о чем-то своем, мне непонятном. Да и к столику подошла не одна официантка, а сразу две — обе блондинки, в белых, с