Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я до смерти испугался этих его слов. Очень, очень испугался.
— Пожалуйста, возвращайся домой поскорее, — сказал я ему.
— Скоро вернусь, — пообещал он.
Я оставил отца на валуне под низким серым небом со свинцовыми облаками. Добравшись до Ракеты, я оглянулся и увидел, что отец стоит на самом краю утеса. Взгляд его был обращен вниз, в ужасные глубины озера, словно он искал там следы канувшего туда автомобиля. Я крикнул ему, чтобы он отошел от опасного края, но отец сам повернулся и, возвратившись к своему валуну, уселся на него снова.
«Не сегодня», — сказал он. Мне оставалось лишь верить ему.
Я покатил к дому той же дорогой, что и приехал сюда, но на обратном пути уже не думал о звере из Затерянного мира — голову мою занимали другие, более важные мысли.
Следующие дни были такими же холодными и серыми, холмы вокруг Зефира сделались коричневыми, как трава на Поултер-Хилле. Пришел декабрь, месяц веселья и удовольствий. Иногда, когда я возвращался из школы, отец был дома, а иногда нет: он куда-то уезжал. Мама, усталая не по годам и пребывавшая в постоянном напряжении, объясняла, что отец уезжает искать работу. Мне хотелось надеяться, что отец больше не ездит к утесу над озером Саксон, к знакомому валуну, откуда так удобно смотреть на темную зеркальную гладь воды, размышляя о будущем.
Матери моих друзей помогали нам как могли. Под тем или иным предлогом они заглядывали к нам в гости, приносили еду в кастрюльках, корзиночки с бисквитами, домашние соленья и маринады, всякую всячину. Мистер Коллан пообещал угостить нас олениной с первой же охоты в нынешнем сезоне. В ответ мама настойчиво угощала всех своей выпечкой. Отец ел то, что приносили нам знакомые, но я знал, что ему было стыдно принимать эту неприкрытую милостыню. Выяснилось, что в скобяном магазине не требовался водитель для доставки товара, никто не нуждался и в новом кассире. Часто по ночам я слушал, как отец поднимается с кровати и ходит по дому. Вошло в обыкновение, что утром, часов до одиннадцати, он отсыпался, а по ночам не спал часов до четырех. Он тоже превращался в «сову».
Однажды в воскресенье мама попросила меня съездить к Вулворту на Мерчантс-стрит и купить ей коробку формочек для пирожных. Я отправился в путь. Ракета бежала сегодня подо мной особенно быстро. В магазине я исполнил поручение мамы и поехал обратно.
По пути я остановился у кафе «Яркая звезда».
Здесь трудился мистер Юджин Осборн, который в войну служил в Первой пехотной дивизии. Тот самый Юджин Осборн, который так легко узнавал немецкие ругательства, стоило ему их услышать.
С самой Брэндивайнской ярмарки воспоминания о том, что я услышал в доме сестер Гласс, не давали мне покоя. Где попугай мог научиться немецким ругательствам, если его хозяйка не знает ни слова по-немецки? Кроме того, я вспомнил еще кое-что, а именно слова мистера Осборна: «Конечно, он не только ругался. Там были и другие немецкие слова, но они прозвучали невнятно».
Как такое могло получиться?
Я оставил Ракету на тротуаре и вошел в кафе.
Кафе было совсем маленькое, всего на несколько столиков, пару кабинок и стойку, у которой сидели посетители, болтая с официантками — миссис Мадлен Хакаби и молоденькой Кэрри Френч. Нужно сказать, что хорошенькая блондинка мисс Френч пользовалась большим успехом, а миссис Хакаби более всего напоминала пару миль разбитой проселочной дороги. Но миссис Хакаби служила официанткой в «Яркой звезде» задолго до того, как я появился на свет, и хватало одного ее сурового взгляда, чтобы в кафе воцарился порядок.
В это время дня здесь было пустовато, вот и сейчас за столиками сидели лишь несколько человек, преимущественно пенсионеры. Среди них был и мистер Каткоут, который читал газету. Работал телевизор. Сидевший у стойки мужчина ухмылялся, глядя на мисс Френч. Это был не кто иной, как Дик Моултри, похожий на тюленя в людском обличье.
При виде меня его улыбка испарилась как призрак, которого коснулся первый рассветный луч.
— Привет! — крикнула мисс Френч, увидев, что я направился к стойке, и просияла лучезарной улыбкой. Если бы не выступающие вперед зубы, она могла бы поспорить красотой с самой Чили Уиллоу. — Чем могу служить?
— Мистер Осборн сегодня работает?
— Само собой.
— Можно мне поговорить с ним?
— Обожди минутку.
Мисс Френч повернулась к окошку в стене между залом и кухней. Я увидел, как большой живот мистера Моултри вдавился в край стойки, когда он наклонился вперед, чтобы получше разглядеть ноги мисс Френч.
— Юджин! — позвала она. — Тут с тобой хотят поговорить!
— Кто? — услышал я в ответ.
— Как тебя зовут? — спросила меня мисс Френч.
Мы с ней вращались в разных кругах, да и я был в «Яркой звезде» слишком редким гостем, чтобы меня узнавали в лицо.
— Кори Маккенсон.
— А, так ты сын Тома? — удивилась она, и я утвердительно кивнул в ответ. — Это мальчишка Маккенсонов! — крикнула она мистеру Осборну.
Мой отец, как и «Бич бойз», иногда любил потусоваться. Я почувствовал на себе пристальный взгляд мистера Моултри. Он с шумом отхлебнул кофе, пытаясь привлечь мое внимание, но я и ухом не повел.
Из вращающейся двери в кухню появился мистер Осборн. На нем были фартук и белый поварской колпак. Он шел, на ходу вытирая руки полотенцем.
— Добрый день! — приветствовал он меня. — Что привело тебя сюда?
Мистер Моултри весь подался вперед — и ушами, и пузом.
— Может быть, мы присядем за столик? — спросил я мистера Осборна. — Вон туда.
Я кивнул в сторону одного из самых дальних столиков.
— Можно и присесть. Давай веди.
Я, намеренно усевшись так, чтобы находиться спиной к мистеру Моултри, сказал:
— Я был в доме мисс Гласс в тот вечер, когда вы привели свою дочь Уинифред на урок музыки.
— Да, я помню тебя.
— А того попугая помните? Вы еще сказали, что он ругается по-немецки.
— Да, то, что он болтал, насколько я понимаю, звучало как немецкая речь.
— А вы не помните, что именно говорил попугай, кроме ругательств?
Мистер Осборн откинулся на спинку стула. Склонив голову набок, он задумчиво вертел в руке вилку из столового набора, так что была видна татуировка на пальцах с буквами «А», «Р», «М», «И», «Я».
— А для чего тебе нужно это знать, могу я спросить? — осведомился он.
— Да просто так, — легкомысленно пожал я плечами. — Стало любопытно, и все.
— Значит, тебе стало любопытно? — Мистер Осборн