— С нами?! — вскричал Ганс Блоом. — Эх, милый Ринвальд, о нас и говорить много не стоит! Если бы мы были одни, то взяли бы да и пошли пешком. Пройти несколько сотен верст — не Бог весть какой труд… Устали бы немного — вот и всё. Но как быть с женщинами и детьми? Вот в чем вопрос!

— Быть так близко от цели и не иметь возможности достичь ее — это поистине ужасно! — продолжал Клаас Ринвальд. — Мне кажется, что хуже этого ничего не могло случиться с нами.

— Погодите отчаиваться, друзья мои, еще не все погибло! — сказал Ян ван Дорн тем авторитетным тоном, которым он всегда говорил в важных случаях со своими приятелями, стоявшими ниже его по уму и энергии. — Вполне согласен, что положение наше отвратительно, но все-таки унывать и отчаиваться не следует; этим не поправим беды. Докажем, что мы истинные буры, решительные и способные вывернуться из всякого затруднения. Постараемся же лучше придумать что-нибудь.

Клаас Ринвальд и Ганс Блоом покраснели, стыдясь своей минутной слабости. Слова Яна ван Дорна ободрили их, но вместе с тем задели за живое, затронув их самолюбие.

— Давайте же обдумывать, как нам быть и что предпринять, — продолжал Ян ван Дорн.

— Будь мы, мужчины, одни, нечего было бы и думать, — сказал Ганс Блоом.

— Что же вы сделали бы в этом случае? — спросил его баас.

— А вот что. Я преспокойно вернулся бы назад, туда, откуда мы вышли, и снова принялся бы за работу. Там, наверное, нашлись бы люди, знающие меня за честного человека, и не отказались бы помочь мне деньгами или скотом. Я выплатил бы им понемногу долг и по-прежнему зажил бы без нужды и забот. Конечно, я говорю не об одном себе, а о всех нас, — добавил Блоом, скромно оглядывая своих товарищей.

— Да? Но ведь, таким образом, мы снова попали бы в то подчинение, от которого именно и бежали! — воскликнул ван Дорн, сверкнув глазами. — Мы сделались бы английскими подданными — мы, потомки тех голландцев, которые колонизировали Трансвааль и неусыпными трудами, борясь с природой, зверями и дикарями, сделали из него мирный и плодородный уголок и основали общину свободных вэ-буров! О нет! Лучше умереть, чем попасть снова в рабство!

— Кроме того, — подхватил Клаас Ринвальд, бывший одного мнения с Яном ван Дорном, — вы, друг Блоом, забываете о трудностях перехода через карру. Если мы с трудом перебрались через него, имея лошадей и быков, то каково нам было бы теперь идти без них!.. Ну, мы с вами с помощью наших ружей, положим, как-нибудь и пробрались бы назад, а женщины и дети? Могут ли они следовать за нами пешком по местности, где на каждом шагу угрожают всевозможные опасности и препятствия?.. Нет, милейший Блоом, ваше мнение никуда не годится… Я не упрекаю вас за него — Боже меня сохрани, — а только… так говорю. В данном положении я и сам не могу придумать ничего лучшего.

— Очень жаль! — произнес ван Дорн с чисто голландской флегматичностью, выпуская из трубки облака дыма.

— Если вы придумали что-нибудь, то не мучьте нас, сообщите скорее! — сказал Ринвальд.

— Да, уж действительно только вы один и можете не унывать даже в таком невозможном положении! — воскликнул Блоом.

Ян ван Дорн невольно улыбнулся и сказал:

— Я вам объясню мою мысль, и, надеюсь, вы согласитесь со мною. От места, где мы жили, мы отошли уже слишком далеко, а до места, куда стремимся, теперь близко. Удивляюсь, как вы оба не принимаете этого в расчет. Несколько сотен верст могут пройти и женщины, и дети, конечно, небольшими переходами. Вы мне возразите на это: что же мы будем делать там, не имея ничего, кроме своих рук? Не жить же нам подобно бушменам и, подобно им, питаться одними кореньями да мясом отвратительных пресмыкающихся? Мы христиане, а не дикари-язычники!.. Вы согласны с этим?

— О да, конечно! — воскликнули оба бура.

— Я в этом уверен, — продолжал ван Дорн, — поэтому и не сделал вам такого дикого предложения. У меня есть другой план, придуманный, впрочем, не мною, а Карлом де Моором, и я вполне с ним соглашаюсь…

— Карлом де Моором?! — вскричали Блоом и Ринвальд.

— Да, Карлом де Моором, — повторил баас. — Чему же вы удивились? Разве вы забыли, что именно он всегда и дает хорошие советы? Мы все стали было в последнее время относиться с недоверием к этому достойному человеку после того, как он оставил без помощи Пита на охоте за буйволами. Я говорил с ним по этому поводу, и он объяснил мне, что не решился убить буйвола ради того только, чтобы пощадить самолюбие моего сына и не показать недоверие к его охотничьим способностям… Вы ведь знаете, как Пит самолюбив… Относительно же Моора я всегда говорил раньше и скажу теперь, что это превосходный человек: умный, смелый и крайне преданный нам и нашему делу. Он только на вид суров и мрачен вследствие испытанных им несчастий, но на самом деле у него крайне отзывчивая душа, мягкое и великодушное сердце, готовое всегда помочь своему ближнему… Его мнение в настоящем случае таково: так как повозки нам более не нужны, мы должны оставить их здесь, а сами вернуться на место первой нашей стоянки, под мовану. Там мы будем ожидать помощи, за которою отправится Моор один. Провизии у нас хватит еще на неделю, а за это время он подготовит все нужное для нашего спасения. Я вполне согласен с этим планом.

— Отсюда даже до Зутпансберга, где можно найти какую-нибудь помощь, не менее ста верст, — грустно заметил Блоом.

— Моор и не пойдет туда, — продолжал ван Дорн. — Он постарается отыскать вождя племени тебелов Мозелекатсэ, которому когда-то оказал услугу. Он, конечно, не забыл ее — эти дикари никогда не забывают оказанных им услуг — и, в свою очередь, не откажется помочь мне. У нас есть кое-какие вещи, которые Мозелекатсэ возьмет в обмен за несколько лошадей, быков и коров. Что вы скажете на это?

— По моему мнению, лучшего придумать ничего нельзя, — проговорил