Угу. Хорошо сказал. Нет уж, дальше пусть лучше Орнольф, он обаятельный.

– Пятеро баб у нас тяжело больны, – угрюмо сообщил Лаки, когда обед закончился, и хозяева пустили-таки по кругу трубку с невыносимо едким табаком, – не знаю, что это за хрень, но оно никак не лечится. Куница прогнал духов, только пользы от этого пока не видно. Еще детей с десяток при смерти… – он поморщился, – этого добра навалом, а вот бабы у нас наперечет.

К этому Андрей за полгода тоже привык. К тому, что детей в поселках часто не считают за людей. До десяти лет они как бы не существуют, поскольку не приносят пользы, а только создают дополнительные трудности. Кормить малышей, конечно, кормят. И по возможности, учат. Но к смерти относятся… философски, что ли. Странно, это люди так быстро деградируют, или налет цивилизации оказался таким тонким?

Однако здесь… Опять «здесь», но ни Куница, ни Лаки не сочли нужным сказать пришельцам, как называется поселок. Тоже дело обычное – свои имена и имена своих поселений люди скрывали из элементарной осторожности. В общем, здесь, складывалось впечатление, все дети были сосчитаны и присмотрены. И больных малышей оказалось ровно десять.

Они лежали в детском отделении лазарета, и наличие такого отделения само по себе говорило в пользу Лаки. А может, Куницы. Кто из них решил придерживаться правил прежней жизни, не так уж важно. Андрей, входя в палату, глянул на Орнольфа, и тот кивнул:

– Злых духов здесь действительно нет. Работай, лейтенант.

Работай, лейтенант…

Чаще всего это приходилось слышать применительно к Маришке. «Работай!» – приказывал Паук, и она, сосредоточившись, начинала ворожбу.

Столько новых слов прижилось за последние месяцы… новые слова в новом мире. А как по-другому? Ворожба – это что-то из седой древности, но методы, используемые Маришкой, не похожи были ни на что, виденное Андреем раньше, и слов других для определения того, что она делала, не находилось. Орнольф называет это ворожбой, Паук называет ворожбой, значит – это ворожба.

Никто из магов в ИПЭ не умел воевать.

Воевали такие, как Андрей. И такие, как Макс. Макс и сейчас совмещает обязанности бойца с функциями дипломата. А старлей Панкрашин переквалифицировался в лекаря. Кто из них полезнее, это еще вопрос, бойцов в отряде – четверо из пяти, а врач – один. Берегут врача, в бой не пускают. Однако нельзя не признать, что услуги медика в этом новом мире требуются значительно реже, чем боевые навыки.

Впрочем, стрелять-то он не разучился.

А Маришка так и не научилась. Хотя могла бы, за полгода.

Она так изменилась… стала совсем другая. Андрей заметил перемены еще в апреле, когда увидел ее рядом с Пауком. Тогда показалось, что Маришка просто стала красивее. Она всегда была ничего так, стильная девочка, и Андрей не видел разницы между «стильной» и «красивой», пока… ну, вот пока не посмотрел.

А сейчас Маришка… да фиг знает… Глядя на нее, уже не хочется улыбаться.

Она теперь не признает другой одежды, кроме камуфляжа, ценимого за прочность, удобство и множество карманов. Носит высокие ботинки с армированной подошвой, потому что в них можно не беспокоиться о том, куда наступаешь. Смотрит с нехорошим прищуром, и даже когда разговаривает с кем-нибудь, взгляд ее скользит мимо собеседника, куда-то далеко, туда, откуда может прийти опасность.

У нее и голос стал другим. Изменился от постоянного выпевания, выкрикивания, бормотания заклинаний. «Как будто у нее десять октав в диапазоне», – заметил Макс. Вот уж точно. Ворожба тренирует голос – куда там консерватории! Андрею иногда казалось, что в Маришке обитает теперь сразу несколько женщин, разного возраста, с разными привычками и характерами. Закрыв глаза, не сразу и поймешь, кто с тобой разговаривает.

Боец Чавдарова. Охотник Чавдарова.

Над ней Паук не смеется, в смысле, смеется, конечно, но не так, как над другими. И, слава богу, он по-прежнему называет ее Малышкой. А то бы, пожалуй, совсем тяжело пришлось Андрею. Да и Максу. Эта, новая Маришка, стала как будто бы слишком взрослой. Чересчур взрослой даже для изменившегося мира.

Если только в этом мире еще существует понятие «чересчур».

* * *

– Работай! – приказал Паук.

Помогать Маринке он не собирался. Не та ситуация, чтобы выхватывать из рук чародея силовые заготовки, с нечеловеческой скоростью сплетая из них заклятия. Можно никуда не спешить, дать Малышке потренироваться. Работа тонкая – то, что надо для тренировки.

Максим, высунувшись из люка на крыше машины, в бинокль обозревал окрестности. Охранял.

Как они друг к другу обращаются… делают из имен собачьи клички. Макс. Дюха… Зачем? Альгирдасу это не нравилось, и он называл Андрея – Андреем, а Максима – Максимом. В тех случаях, когда вообще обращался к ним по именам. Обычно, чтобы привлечь к себе внимание, хватало короткого прикосновения паутины.

Маринка упорно пыталась влить огненную струю в неширокий черный зев пещеры. Пламя рвалось вверх. Это же огонь – не нефть, чего ради он куда-то польется? Интересно, Малышка сама догадается, или…

– Это что, там, внизу надо делать?

– Умная девочка! – хмыкнул Паук. – И получаса не прошло.

Она нахмурилась. Не потому что обиделась, а от сосредоточения. Пыталась перерисовать заклинание таким образом, чтобы пламя вспыхнуло прямо под землей, и заполнило собой все пространство пещеры.

– Альгирдас…

– Да?

– Как же оно будет гореть, без кислорода?

Ну вот. Очередной вопрос, из тех, что ставят его в тупик.

Какой еще кислород? Никогда ему не понять людей!

Орнольф говорит, что проблема Маринки в том, что она зацикливается. На какой-нибудь одной идее. Вот решила, что кладку в пещере непременно нужно сжечь, и сейчас пытается ее жечь. То есть, уже не пытается. Задумалась о своем «кислороде». Альгирдас редко жалел о том, что утратил чародейный талант. Еще реже он жалел о том, что не наставник. Сейчас, однако, не помешало бы и то, и другое.

С фантазией, необходимой бойцу-чародею у него все было в порядке. С избытком даже, если верить рыжему. Он и в те времена, когда имел опыта в чародействе не больше, чем Малышка, придумывал десяток способов изничтожения врага там, где и одного-то было много. И сейчас тоже перебирал в голове варианты, один другого ужасней.

Но… близок локоть. Впрочем, укусить себя за локоть Паук мог без труда. А вот использовать волшебную силу – увы.

К тому же, если уж Орнольф поручил ему тренировать Маринку, надо делать это по правилам. А правила гласят, что она до всего должна додумываться сама, без подсказки. Да и не взялся бы Альгирдас внятно изложить ей, как работают те заклинания, до которых он успел за эти полчаса додуматься.

Нарисовать – да, это запросто. Но это еще хуже, чем подсказывать. Рыжий по ушам надает и будет прав.