ванны, накинула на плечи старенький махровый халат и, босая, поспешила к телефону, оставляя за собой мокрые следы, которые тут же, как живые, дробясь, образовывали на лакированном паркете крошечные водные архипелаги. Достигнув телефона, она торопливо взяла трубку и, несмотря на поспешность, отозвалась тем глубоким, полным изящного достоинства голосом, который дурнушки вырабатывают годами, а красавицам дается просто так, от природы:

– Алло!»

Но тут, перебивая мысли, замурлыкала «Моторола». Садясь за работу, писодей не отключил телефон, ожидая возможного звонка Натальи Павловны, обещавшей ему: «Жду, жду, жду!»

– Алло! – замирая, но с нарочитой ленцой ответил автор «Кентавра желаний».

– Вы меня слышите? – вежливо спросил почти незнакомый девичий голос.

– Да, слышу, – разочарованно отозвался Андрей Львович. – Кто говорит?

Дальше произошло нечто непонятное: почти незнакомый голос начал убеждать кого-то: «Ну, давай, давай – скажи ему, скажи!» – «Нет, не могу…» – отказывался совсем незнакомый девичий голос. «Ты же сама этого хотела…» – «Потом… Не сейчас…» – «Почему же не сейчас?» – «Потому что он еще ничего не знает…» – «Так скажи ему ты, скажи!» – «Не могу… Это нехорошо…» – «А как хорошо? Бери трубку, ненормальная!» – «Нет, я не могу так… не могу…» – «Ну и дура, дура ты!»

– Это кто? – еще раз строго спросил писатель.

– Конь в пальто! Мы вам еще позвоним! – нагло ответил почти незнакомый девичий голос, и послышались короткие гудки.

Конечно, Кокотов был озадачен, но не очень. Нелепые звонки случались и прежде. Одно время ночь-заполночь трезвонил в хлам пьяный мужик и требовал срочно разбудить какую-то Нюсю. В первый раз он, кажется, и в самом деле ошибся номером, но писатель спросонья так забавно рассердился, что мужику понравилось, и он зачастил, измывался полгода, а потом вдруг исчез, видно, допился. Затем довольно долго донимали настырные клиенты авиакомпании «Крылья Икара», возмущавшиеся то отменой рейса, то задержкой вылета и грозившие добиться отзыва лицензии у «воздушных хулиганов». Потом Андрей Львович увидел в новостях сюжет про то, как единственный самолет, принадлежавший «Крыльям Икара», потерял в полете турбину и чудом сел на случайном поле, снеся попутно ветхий коровник – в результате погибло «около трех животных перспективной молочной породы». У злополучных авиаперевозчиков наконец отобрали лицензию – и звонки прекратились.

«Завтра же наберу оператора этого чертового “Билайна”!» – пообещал себе Кокотов, отлично зная, что не наберет: ругаться по телефону, в отличие от вероломной Вероники, он не умел. Немного успокоившись и восстановив творческий тонус с помощью «Мудрой обезьяны», писодей вернулся к синопсису:

«– Алло!.. – Трубка выскользнула из влажной руки, но женщина успела подхватить ее, предательски распахнув при этом халатик. – Алло!

– Юлия Сергеевна? – спросил развязный мужской голос.

– Да, это я…

– Передай своему уроду, что у него осталась неделя. Неделя. Поняла?

– Простите, это кто?

– Конь в пальто! Мы еще позвоним! – грубо ответил телефонный хам и дал отбой.

Юлия Сергеевна без сил опустилась на диван, телефонная трубка, оставшаяся в ее неподвижной руке, тихо плакала короткими гудками. Лицо женщины, еще несколько мгновений назад молодое, сильное, гордое, вдруг стремительно постарело и устало от жизни: взгляд погас, обозначились морщины у глаз, складка отчаяния прорезала лоб. Даже тело, такое прежде призывное и упругое, вдруг сделалось ненужно-тряпичным, как у любимой куклы, оставленной малолетней ветреницей…»

«Ненужно-тряпичным – это сильно! – мысленно похвалил себя автор. – И Набоков бы не побрезговал!»

С этими мобилизующими мыслями он снова возложил перста на алтарь клавиатуры, но теперь ему помешал местный телефон. В древней мембране задребезжал голос Жарынина – игровод был энергично пьян:

– Ну что, работаете, негритянище вы мой?!

– Работаю. А вы как? – холодно ответил «негритянище».

– Я? Бьюсь с расточителями русского единства! Только что взял Одессу! Новороссия почти уже наша. Сразу сделал русский язык государственным. На украинской мове теперь можно только петь!

– Поздравляю! – еще холодней отозвался Кокотов.

– Спасибо, коллега! Да, совсем забыл! Про «крепко сбитые кучевые облака» и «замученные кружки лимона» писать не надо. Про «маленькую беззащитную птичку» тоже не стоит! Синопсис должен быть прост и краток, как рапорт дебила. Никаких виньеток, миньеток и завитушек! Ясно?

– Ясно! – окончательно обиделся писодей. – Могли бы и не напоминать! Я же не напоминаю вам про «гавань талантов»!

– Ладно-ладно, – примирительно засмеялся режиссер. – Работайте! Помощь придет!

– Замовкны! – послышался пьяный бас Пержхайло. – Пый, гад! Б’емося за Луганськ!

Несколько минут писатель старался унять рвущуюся из сердца обиду и чуть не хватил кулаком в опасной близости от ноутбука. Особенно задело его оскорбительное в своей загадочности слово «миньетки». Но Андрей Львович быстро остыл. Во-первых, подумал он, если Жарынин до сих пор помнит про «крепко сбитые облака» и про «измученный кружок лимона», значит, кокотовская проза сильна, точна и незабываема. Во-вторых, кто мешает сохранить эту изумительную сцену про женщину под душем для новых сочинений? Никто. Повеселев, писодей открыл новый файл, назвав его «Гиптруб‑3», скопировал туда написанное и довольно быстро упростил текст, даже получая удовольствие от воинствующего минимализма. Попутно ему пришла в голову великолепная идея: дочь Варвара, идя домой, покупает, повинуясь странному порыву, журнал с портретом своего биологического отца, которого никогда прежде не видела.

«Комната. Бедность со следами былого достатка. Звонит треснувший, обмотанный скотчем телефон. Красивая зрелая женщина принимает душ и не сразу улавливает звонок, а услышав, накидывает халат и спешит к телефону.

– Алло?

– Юлия Сергеевна? – спрашивает развязный мужской голос.

– Да!

– Передай своему уроду, что у него осталась неделя. Поняла?

– Это кто?

– Конь в пальто! Мы еще позвоним!

Короткие гудки. Женщина меняется в лице, устало садится на диван. Нет, она уже не молода, ей под сорок.

Входит дочь с покупками.

– Мама, можно телефон? – Набирает номер. – Макс, я дома. Уже соскучился? Я тоже.

Не слушая этот щебет, Юлия Сергеевна останавливает взгляд на глянцевом журнале “Умный рынок”, принесенном дочерью. На обложке портрет ухоженного мужчины и шапка: “Борис Козлов в бизнесе и дома”. Она листает журнал. Как всегда, мало слов и много фотографий. Вот Козлов ведет совет директоров в роскошном офисе. Вот играет на корте с президентом. Вот ныряет в теплом море цвета свежего тосола (подумав, Кокотов стер это сравнение, но запомнил на будущее). Вот он ужинает при свечах с женой Ксенией…

Юлия Сергеевна закрывает журнал и долго вглядывается в лицо на обложке. Дочь как раз заканчивает разговор.

– Варя, ты стала читать “Умный рынок”?

– Нет, мамочка, просто мне понравилось это лицо. Захотелось взять с собой…

– Чем понравилось?

– Не знаю… Ты что сегодня такая?

– Они опять звонили.

– А где папа?

– Пытается получить кредит в банке.

– Получит?

– Не знаю, не знаю…»

Но тут вновь подала голос тоскующая Сольвейг.

– О мой рыцарь! Что