Американские солдаты были поглощены поиском сувениров, которые можно будет увезти домой. Группа солдат 6-й специальной инженерно-саперной бригады рассказывала, как она наткнулась на целый эскадрон казаков, лежавших рядом со своими конями: «Донские казаки, терские – все были одеты в меховые шапки и своеобразную казачью форму, если не считать эмблемы на груди в виде орла со свастикой. Позднее мы выяснили, что командира эскадрона звали капитаном Загордным[269]. Рядом с ним лежала его жена, тоже убитая. Я слышал, что французы очень боялись этих русских». Саперы расхватали длинные русские шашки, «на которых сохранились изображения серпа и молота». Некоторые солдаты забирали себе не только оружие, но и седла. Все было погружено в грузовики. Потом им разрешили забрать домой все, кроме сабель с советской символикой. Американское командование не хотело расстраивать своего великого союзника, который болезненно реагировал на любую информацию о бывших красноармейцах, переметнувшихся к немцам.

Помимо большого количества пленных, было еще несколько тысяч немецких раненых, нуждавшихся в уходе. Во время зачистки Гуффернского леса в его чаще был обнаружен немецкий полевой госпиталь с 250 ранеными. Большинство же раненых, оставшихся в котле, вообще не получали никакой медицинской помощи.

Английская и американская медслужбы вскоре столкнулись с настоящим валом проблем. Их врачам помогали трудолюбивые немецкие санитары. «После того как Фалезский котел замкнулся, – писал подполковник Снайдер, – к нам привезли 750 раненых немцев. Среди них были легкораненые офицеры, жаловавшиеся, что не в силах идти. Один немецкий санитар, услышав это, сказал: “Когда я служил в нашей армии, офицеры говорили, что мы должны, не жалуясь, шагать целый день”».

Но многие немецкие пехотинцы, призванные по тотальной мобилизации, действительно были в ужасном состоянии, включая 25 случаев газовой гангрены. Две бригады хирургов проводили операции в двух отдельных палатках, чтобы избежать заражения. Все, что они могли сделать, – это ампутировать конечности. Бригадам приходилось сменять друг друга, потому что гангренозная вонь была ужасной. «Оказывать медицинскую помощь при отступлении всегда сложно», – отмечал подполковник Снайдер.

Английским врачам 6-го военного госпиталя тоже приходилось иметь дело с гангреной. Их также беспокоила эпидемия дизентерии и угроза тифа, поскольку у многих немецких пленных были вши. «Их белье отделяли от белья других пациентов, и они могли им пользоваться только после стирки».

Но главная угроза инфекций находилась в самом котле. На убитых лошадей и трупы немцев садилось бессчетное количество мух, продолжалось и нашествие комаров. Для решения проблемы американцы задействовали рабочих-французов. Один из них вспоминал, как он прикладывал к носу платок, не в силах выдержать отвратительный запах обгорелых тел, которые ему приходилось переносить. Он долго не мог забыть зловещего оскала почерневших черепов. Трупы людей и животных сваливали в одну кучу, обливали бензином и сжигали. «Было просто невозможно дышать», – писал он.

21 августа Монтгомери выпустил воззвание к 21-й армейской группе, заявляя: «Победа очевидная, полная и решительная. “Господь, сильный в брани”, даровал нам победу». Однако многие не считали, что победа была «очевидной, полной и решительной». По оценке генерала Эбербаха, вырваться из окружения сумели около 20 000 солдат, 25 танков и 50 самоходок. «Число танков, брошенных из-за нехватки бензина, превышало число машин, подбитых из всех видов вражеского оружия вместе взятых», – писал он позже. Герсдорф полагал, что перейти Сену удалось от 20 000 до 30 000 человек[270]. Среди союзников резче всех критиковали Монтгомери сами англичане.

«Одну из своих главных ошибок Монти допустил в Фалезе, – говорил после войны Главный маршал авиации Великобритании Теддер. – Он настоял на том, чтобы американские войска остановились и не вступали в английский сектор. И он не закрыл брешь». Личный враг Монтгомери маршал авиации Конингем высказывался еще жестче: «Считается, что Монти сработал в Фалезе на отлично. Но в действительности он позволил немцам вырваться из котла. Он хотел сделать все сам и не давал американцам двигаться вперед. Мы взяли Фалез в кольцо слишком поздно». Конингем объяснял эти действия завистью к Паттону, что было не совсем верно.

По словам начальника штаба Монтгомери генерала Фредди де Гинганда, Монтгомери был «слишком аккуратным». Он считал, что следует позволить американцам соединиться с поляками в Трене. По словам бригадного генерала Уильямса из 21-й армейской группы, Монти был «петухом на навозной куче». Когда Монтгомери сказал Брэдли, что тот должен остановиться в Аржантане, «Брэдли пришел в ярость, и мы ее полностью разделяли». По словам Уильямса, Брэдли «был гораздо больше заинтересован в полном, а не частичном окружении противника. Мы не усидели между двух стульев. Он упустил шанс приблизиться к Сене, охватив Фалез. Монти изменил тактику и сделал небольшой крюк слишком поздно. Вероятно, боялся, что американцы присвоят все лавры себе».

Подобная критика явно свидетельствовала о разочаровании в рядах как английских, так и американских офицеров из-за упущенной возможности полностью уничтожить немецкие армии в Нормандии. Разделить корпус Хейслипа под Аржантаном Паттону позволил Брэдли, а не Монтгомери. Но не приходится сомневаться, что именно неспособность Монтгомери поддержать канадцев в критический момент сыграла решающую роль в том, что такому количеству немецких солдат, особенно из танковых дивизий СС, удалось уйти. Единственный шанс захватить остатки сил Моделя в последнюю декаду августа состоял в том, чтобы окружить их на Сене.

Еще до начала битвы в Фалезском котле генерала Леклерка снедало лихорадочное нетерпение. Его крайне огорчало то, что его соединению приходилось драться у Аржантана, тогда как большинство других дивизий Паттона шли к Сене. 17 августа, когда 2-й танковой приказали атаковать Трен, Леклерк поначалу даже заупрямился. Командиру корпуса, американцу, «пришлось категорично спросить, отказывается ли он выполнить письменный приказ». В итоге Леклерк пошел на попятную. Эйзенхауэр, став верховным командующим союзными войсками, тогда же согласился с просьбой де Голля позволить французским войскам войти в Париж первыми. В ответ де Голль пообещал полную поддержку со стороны французов. Политика шла с войной рука об руку, и особенно когда речь шла о символических жестах, которые казались французам важными.

Пока дивизия Леклерка в составе 5-го корпуса генерала Героу фактически топталась на месте, очищая юго-восточную часть фалезской бреши, 3-я армия Паттона продвинулась гораздо дальше, чем полагал Брэдли. Паттон, разбросав свои корпуса по огромной территории, был вынужден забыть о своем джипе и добираться до соединений на самолете. «Армия охватила такое обширное пространство, что мне приходится добираться до большинства мест на “Кабах”, – писал он. – Мне это не нравится. В самолете я чувствую себя абсолютно беззащитным».